In VN's play Izobretenie Val'sa ("The Waltz Invention," 1938) Salvator Waltz wants to rule the world from Palmora (a distant island, Palmera in the English version) and exclaims: “Na Palmoru, skorey na Palmoru!” (“To Palmera, to Palmera as soon as possible!”):
Вальс. Не огорчайтесь, полковник, я, вероятно, выберу вашу столицу в столицы мира и буду к вам наезжать, - этак раз в три месяца, на несколько дней, посмотреть, все ли благополучно. Ну, конечно, и туда будете мне посылать доклады, - живым языком написанные, - и, главное, без цифр, без цифр, без цифр... Там буду жить в дивном дворце, - и вот этот милый человек только что набрал для меня целый штат. Оттуда буду спокойно править миром, - но при этом моя машиночка останется там, где находится сейчас, - весьма далеко отсюда, - и даже не в той стране, откуда я родом - и которой вы тоже не знаете, - а в другой, в области... Смотрите, я чуть не проболтался! Вот было бы хорошо... Я вижу, что вы оба навострили ушки, а теперь опять приуныли. Слава богу, больше не увижу этого письменного стола, который щерится на меня и выгибает спину. На Пальмору, скорей на Пальмору! (К полковнику.) Ну, что - мой план вам ясен?
Полковник. Более чем ясен. (Act Three)
Waltz’s exclamation brings to mind “V Moskvu, v Moskvu!” (“To Moscow, to Moscow!"), a leitmotif in Chekhov’s play Tri sestry (“The Three Sisters,” 1901). The action in Chekhov’s play begins on Irina’s nameday. The action in VN’s play Sobytie (“The Event,” 1938) takes place on the fiftieth birthday of Antonina Pavlovna Opayashin, the lady writer whose name and patronymic hint at Chekhov. Sobytie ("The Event," 1886) is a story by Chekhov. As he speaks to his wife, the portrait painter Troshcheykin (Antonina Pavlovna’s son-in-law) compares himself and the members of his family to Chekhov’s three sisters:
Нет, я тебя совершенно не понимаю. И ты себя не понимаешь. Дело не в этом, а в том, что мы разлагаемся в захолустной обстановке, как три сестры. Ничего, ничего... Всё равно, через годик придётся из города убираться, хочешь не хочешь. Не знаю, почему мой итальянец не отвечает... (Act One)
When Antonina Pavlovna, at her birthday party, reads her story Voskresayushchiy lebed' ("The Resurrecting Swan"), Troshcheykin mentions pal’my sonnoy Vampuki (the palms of somnolent Vampuka):
Трощейкин. Нам нужно бежать...
Любовь. Да, да, да!
Трощейкин. ...бежать, -- а мы почему-то медлим под пальмами сонной Вампуки. Я чувствую, что надвигается...
Любовь. Опасность? Но какая? О, если б ты мог понять! (Act Two)
Pal’my sonnoy Vampuki bring to mind Son (Trance in the English version), the reporter in “The Waltz Invention” who runs errands for Waltz, and pal'ma Siona (the palm of Zion) mentioned by Pushkin in his sonnet Madona (1830):
Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я всегда желал свою обитель,
Чтоб суеверно им дивился посетитель,
Внимая важному сужденью знатоков.
В простом углу моём, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный спаситель -
Она с величием, он с разумом в очах -
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона,
Чистейшей прелести чистейший образец.
Not by old masters, rich on crowded walls,
My house I ever sought to ornament,
That gaping guests might marvel while they bent
To connoisseurs with condescending drawls.
Amidst slow labors, far from garish halls,
Before one picture I would fain have spent
Eternity: where the calm canvas thralls
As though the Virgin and our Saviour leant
From regnant clouds, the Glorious and the Wise,
The meek and hallowed, with unearthly eyes,
Beneath the palm of Zion, these alone. . . .
My wish is granted: God has shown thy face
To me; here, my Madonna, thou shalt throne:
Most pure exemplar of the purest grace.
(transl. Deutsch & Yarmolinsky)
In Chapter Five (XLI: 1-4) of Eugene Onegin Pushkin mentions val’sa vikhor’ shumnyi (the waltz's noisy whirl):
Однообразный и безумный,
Как вихорь жизни молодой,
Кружится вальса вихорь шумный;
Чета мелькает за четой.
К минуте мщенья приближаясь,
Онегин, втайне усмехаясь,
Подходит к Ольге. Быстро с ней
Вертится около гостей,
Потом на стул ее сажает,
Заводит речь о том о сем;
Спустя минуты две потом
Вновь с нею вальс он продолжает;
Все в изумленье. Ленский сам
Не верит собственным глазам.
Monotonous and mad
like young life's whirl, the noisy
whirl of the waltz revolves,
pair after pair flicks by.
Nearing the minute of revenge,
Onegin, chuckling secretly,
goes up to Olga, rapidly with her
spins near the guests,
then seats her on a chair,
proceeds to talk of this and that;
a minute or two having lapsed, he then
again with her the waltz continues;
all are amazed. Lenski himself
does not believe his proper eyes.
Troshcheykin’s wife Lyubov’ (Antonina Pavlovna’s elder daughter) identifies herself with Pushkin’s Tatiana (Olga’s elder sister):
Любовь. Онегин, я тогда моложе, я лучше... Да, я тоже ослабела. Не помню... А хорошо было на этой мгновенной высоте. (Act Two)
Антонина Павловна. Один только вопрос, и я пойду спать: ты с ним увидишься?
Любовь. Я ему с няней пошлю французскую записку, я к нему побегу, я брошу мужа, я... (Act Three)
Lyubov’ tells her mother that she will send to Barbashin (the killer of whom Troshcheykin is mortally afraid) a note in French, that she will leave her husband. But at the end of the play Lyubov’ finds out that terrible Barbashin with whom she is still in love has left the city forever and gone abroad. Two days after her mother’s fiftieth birthday, on her dead son’s fifth birthday, Lyubov’ commits suicide (stabs herself, like Shakespeare’s Othello) and, “in the sleep of death,” dreams of Waltz and his invention.
One of the guests at Antonina Pavlovna’s birthday party, the famous writer, mentions Shakespeare and garbles Hamlet’s words “that is the question:”
Куприков. Из этого я заключил, что он замышляет недоброе дело, а потому обращаюсь снова к вам, Любовь Ивановна, и к тебе, дорогой Алёша, при свидетелях, с убедительной просьбой принять максимальные предосторожности.
Трощейкин. Да! Но какие, какие?
Писатель. "Зад, -- как сказал бы Шекспир, -- зад из зык вещан". (Репортёру.) А что вы имеете сказать, солнце моё? (Act Two)
In VN’s play “The Event” the event does not really happen. But in "The Waltz Invention" the Minister of War calls the explosion of the mountain fantasticheskoe sobytie (a fantastic event) from which he must draw a fantastic conclusion:
Министр. Собраться с мыслями... собраться с мыслями... Мой бедный рассудок, труби сбор! Произошло фантастическое событие, и я должен сделать из него фантастический вывод. Дай мне, боже, силу и мудрость, укрепи меня и наставь, не откажи в своей спасительной... Черт, чья это нога? (Act One)
The Minister of War mentions chyort (the devil). In “The Event” Troshcheykin forgets the saying ne tak strashen chyort kak ego malyuyut (the devil is not as black as he is painted) and does not recognize the devil when he appears in disguise of Barboshin (the private detective whom Troshcheykin hired to protect himself from Barbashin).