In his Commentary and Index to Shade’s poem Kinbote (in VN’s novel Pale Fire, 1962, Shade's mad commentator who imagines that he is Charles the Beloved, the last self-exiled king of Zembla) mentions Nodo, the half-brother of Odon (pseudonym of Donald O'Donnell, b. 1915, world-famous actor and Zemblan patriot who helps the king to escape from Zembla):
The grotesque figure of Gradus, a cross between bat and crab, was not much odder than many other Shadows, such as, for example, Nodo, Odon's epileptic half brother who cheated at cards, or a mad Mandevil who had lost a leg in trying to make anti-matter. (note to Line 171)
Nodo, Odon’s half-brother, b. 1916, son of Leopold O'Donnell and of a Zemblan boy impersonator; a cardsharp and despicable traitor, 171. (Index)
In his essay Apokalipsis v russkoy poezii (“The Apocalypse in the Russian Poetry,” 1905) Andrey Bely several times mentions Ludovic Naudeau (Nodo in Russian spelling) and his pamphlet Ils ne savaient pas (“They did not Know,” 1905) in which the author (a reporter of the French newspaper Le Journal) says that all Russian military operations in the Russo-Japanese War of 1904-05 are an optical illusion:
И действительность не замедлила подтвердить эти ожидания: раздались слова Д. С. Мережковского об апокалиптической мертвенности европейской жизни, собирающейся явить Грядущего Хама. Появился новый тип, воплотивший в себе хаос, вставший из глубин, – тип хулигана. Грозно вырос призрак монгольского нашествия. Над европейским человечеством пронесся вихрь, взметнул тучи пыли. И стал красен свет, занавешенный пылью: точно начался мировой пожар. Еще Ницше накануне своего помешательства предвидел всемирно-историческую необходимость всеобщей судороги, как бы гримасы, скользнувшей по лицу человечества. «Мировая гримаса» – маска, надетая на мир, ужаснула и Вл. Соловьева. Мережковский указал на мировое безумие, подтачивающее человечество. Хаос изнутри является нам как безумие, – извне, как раздробленность жизни на бесчисленное количество отдельных русл. То же в науке: неумелая специализация порождает множество инженеров и техников с маской учености на лице, с хаотическим безумием беспринципности в сердцах. Безнравственное приложение науки создает ужасы современной войны с Японией – войны, в которой видим явившийся; нам символ встающего хаоса. Просматривая брошюру Людовика Нодо «Они не знали», узнаем, что все наши военные операции – сплошной оптический обман. Япония – маска, за которой – невидимые. Вопрос о победе над врагами тесно связан с перевалом в сознании, направленным к решению глубочайших мистических вопросов европейского человечества. (II)
According to Kinbote, Odon's half-brother Nodo is an epileptic. In Bely’s autobiographical poem Pervoe svidanie (“The First Encounter,” 1921) a friend asks the author if he is not an epileptic:
Пред всеми развиваю я
Свои смесительные мысли;
И вот - над бездной бытия
Туманы темные повисли...
- "Откуда этот ералаш?" -
Рассердится товарищ наш,
Беспечный франт и вечный скептик:
- "Скажи, а ты не эпилептик?" (1)
The title of Bely’s poem hints at Vladimir Solovyov’s narrative poem Tri svidaniya (“Three Meetings,” 1897). In his poem Milyi drug, il’ ty ne vidish’… (“Dear friend, don’t you see”) Solovyov says that everything what we see are only the shadows of invisible things:
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий —
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?
Милый друг, иль ты не чуешь,
Что одно на целом свете —
Только то, что сердце сердцу
Говорит в немом привете?
Like Gradus (Shade’s murderer), Nodo is a member of the Shadows (a regicidal organization). Nodo = Odon = odno (“the only thing,” a word used by Solovyov in the last stanza of his poem).
On the other hand, the name of Odon’s half-brother seems to hint at François Nodot (c. 1650-1710), the author of spurious supplements to the text of Satyricon of Petronius. In VN's satire on the editors of the Paris émigré review Chisla (“Numbers”), Iz Kalmbrudovoy poemy Nochnoe puteshestvie" (Vivian Calmbrood's "The Night Journey," 1931), Chenstone (the author’s fellow traveler in his journey to London) mentions Petroniy novyi (the new Petronius) who with a half-smile on his lips sits in a bath preparing to cut his veins:
Ущерб, закат... Петроний новый
с полуулыбкой на устах,
с последней розой бирюзовой
в изящно сложенных перстах,
садится в ванну. Всё готово.
Уж вольной смерти близок час.
Но погоди! Чем резать жилу,
не лучше ль обратится к мылу,
не лучше ль вымыться хоть раз?"
In Calmbrood’s poem Chenstone (the fictitious poet to whom Pushkin ascribed his little tragedy “The Covetous Knight,” 1830) mentions a certain Johnson whom they had beaten up with a candlestick for a marked article:
Дни Ювенала отлетели.
Не воспевать же, в самом деле,
как за краплёную статью
побили Джонсона шандалом?
Johnson’s “marked article” is G. Ivanov’s abusive review in Chisla (Numbers, # 1, 1930) of Sirin’s novels and stories. In his epigram (1931) on G. Ivanov VN mentions sem’ya zhurnal’nykh shulerov (a family of literary cardsharps):
— Такого нет мошенника второго
Во всей семье журнальных шулеров!
— Кого ты так? — Иванова, Петрова,
Не всё ль равно? — Позволь, а кто ж Петров?
“You could not find in all of Grub Street
a rogue to match him vile enough!”
“Whom do you mean – Petrov, Ivanov?
No matter… Wait, though – who’s Petrov?”
(transl. by Vera Nabokov and DN)
In VN's story Usta k ustam ("Lips to Lips," 1931), another satire on the editors of "Numbers," Euphratski calls Galatov (the editor of Arion to whom Ilya Borisovich sends his manuscript) russkiy Dzhoys (the Russian Joyce). Nodo's father, Leopold O'Donnell is a namesake of Leopold Bloom (the main character in Joyce's Ulysses).
In the last stanza of his poem Kak v Gretsiyu Bayron, o, bez sozhalen’ya… (“Like Byron to Greece, oh, without regret…” 1927) G. Ivanov mentions blednyi ogon’ (pale fire):
На голос бессмысленно-сладкого пенья,
Как Байрон за бледным огнём,
Сквозь полночь и розы, о, без сожаленья…
— И ты позабудешь о нём.
The name Mandevil seems to hint at a line in Byron’s Don Juan:
And sharp Adversity, will teach at last
Man — and, as we would hope — perhaps the devil,
That neither of their intellects are vast:
While youth’s hot wishes in our red veins revel,
We know not this — the blood flows on too fast;
But as the torrent widens towards the ocean,
We ponder deeply on each past emotion. (Canto the Fourth, II)