Subject
Aurora in Ada
From
Date
Body
He shook his head, looking up at her: 'You rise,' he said, 'like Aurora.'
'His first compliment,' observed Lucette with a little cock of her head as if speaking to an invisible confidant. (3.5)
In her story Chudo s loshad'mi ("The Miracle with Horses," 1934) Marina Tsvetaev compares Nina (Lunacharski's mistress, a former circus artiste) to Aurora (the ancient Roman goddess of the dawn):
Каждым утром мы, малые сии, занесённые в этот бывший вельможный квартал, восхищённо следили, как Нина, подобно восходящему солнцу, проплывала меж двух рядов столетних лип в желтом кабриолете о двух огромных колёсах, которые вращались, точно два солнца, влекомом двумя тоже жёлтыми лошадками.
Поэт сказал бы: — Колесница Авроры.
...Итак, каждым утром Поварская превращалась в языческие небеса, а Нина — в Аврору.
Но так же каждым утром, на той же улице, в милой, большой, круглой и очень старой белой церкви, посвящённой братьям и князьям-мученикам Борису и Глебу, старый упрямый священник совершал богослужение.
The huge yellow wheels of Aurora's chariot are compared to the two suns drawn by a pair of yellow horses. Every morning the chariot rolls by past a very old white church. When one morning the horses gracefully kneel before "Barbarossa" - Nina's read-bearded husband, the ever-drunk poet Ivan Rukavishnikov (no relation of VN's mother and Uncle Ruka) - who holds a huge silver cross in his hands, the impression is that the horses (former circus animals) believe in God:
Да, Барбаросса, рыжебородый, воистину воскресший из своей травяной усыпальницы, Барбаросса во плоти и в бороде, выскакивает нечеловеческим прыжком кенгуру, с огромным серебряным крестом в руках, который он водружает прямо перед лошадиными мордами, потрясает им перед лошадьми — круто остановившимися. Ибо они, лошади, — круто останавливаются. Но это ещё не все: они опускаются на колени. Да, обе, причем грациозно, по-человечески. И это ещё не все: они кланяются. Кланяются благородно, по-человечески, а в это время комиссар и Барбаросса принимают в свои объединённые, вернее, разведённые руки Аврору, струящуюся слезами и уже искрящуюся улыбкой.
А у народа — у нас, у тех, кто без-завистны, тех, кто без-ироничны, у народа лишь вырывается: «Чудо! Разве можно говорить, что Бога нет, раз даже лошади в него веруют?»
This brings to mind the Sun Horse and the miracle-working Yukonsk Ikon:
With glowing cheekbones and that glint of copper showing from under her tight rubber cap on nape and forehead, she [Lucette] evoked the Helmeted Angel of the Yukonsk Ikon whose magic effect was said to change anemic blond maidens into konskie deti, freckled red-haired lads, children of the Sun Horse. (3.5)
In his autobiographical story Belyi koridor ("The White Corridor," 1925) Hodasevich tells about Rukavishnikov, his wife and Lunacharski:
Рукавишников, плодовитый, но безвкусный писатель, был родом из нижегородских миллионеров. Промотался и пропился он, кажется, ещё до революции. Он был женат на бывшей цирковой артистке, очень хорошенькой, чем и объясняется его положение в Кремле. Вскоре Луначарский учредил при Тео новую секцию - цирковую, которую и возглавил госпожей Рукавишниковой. После этого какие-то личности кокаинного типа появились в Тео, а у подъезда, рядом с автомобилем Каменевой, появился парный выезд Рукавишниковой: вороные кони под синей сеткой - из придворных конюшен. Тут же порой стояли просторные розвальни, запряженные не более и не менее, как верблюдом. Это клоун и дрессировщик Владимир Дуров явился заседать тоже.
The name Rukavishnikov comes from rukavitsa (mitten, gauntlet), the word related to rukav (sleeve). In Gorky's play Na dne ("At the Bottom," 1902) Tatarin (the Tartar) accuses the Baron of slipping a card in his sleeve:
Татарин (кричит). А! Карта рукав совал!
Барон (конфузясь). Ну... что же мне - в нос твой сунуть?
This scene is evoked by Hodasevich in Gorky (a memoir essay included in Necropolis, 1939):
Если его уличали в уклонении от истины, он оправдывался беспомощно и смущённо, примерно так, как Барон в „На дне", когда Татарин кричит ему: „А! Карта рукав совал!" — а он отвечает, конфузясь: „Что же мне, в нос твой сунуть?"
Gorky liked the rogues. One of the main characters in "At the Bottom," Satin, is a former shuler (card-sharper).
The characters of Ada include Demon's casino-touring companion, bodyguard and guardian angel, monitor and adviser, Mr Plunkett, a reformed card-sharper:
Mr Plunkett had been, in the summer of his adventurous years, one of the greatest shulers, politely called 'gaming conjurers,' both in England and America...
To Van he was even more fascinating than King Wing. Gruff but kindly Mr Plunkett could not resist exploiting that fascination (we all like to be liked) by introducing Van to the tricks of an art now become pure and abstract, and therefore genuine. (1.28)
Thanks to Plunkett's lessons Van manages to cheat a cheater at Chose:
Sometime during the winter of 1886-7, at dismally cold Chose, in the course of a poker game with two Frenchmen and a fellow student whom we shall call Dick, in the latter's smartly furnished rooms in Serenity Court, he noticed that the French twins were losing not only because they were happily and hopelessly tight, but also because milord was that 'crystal cretin' of Plunkett's vocabulary, a man of many mirrors - small reflecting surfaces variously angled and shaped, glinting discreetly on watch or signet ring, dissimulated like female fireflies in the undergrowth, on table legs, inside cuff or lapel, and on the edges of ashtrays, whose position on adjacent supports Dick kept shifting with a negligent air - all of which, as any card sharper might tell you, was as dumb as it was redundant. (ibid.)
Van mentions the "rosy aurora:" Rosy aurora was shivering in green Serenity Court. Laborious old Chose. (ibid.)
rukav = kurva (whore)
Satin + il = istina + l = St Alin + i (il - silt; istina - truth; istina v vine, in vino veritas, in wine is truth; according to Satin, pravda, truth, is the God of a free man; St Alin - Colonel St Alin, a scoundrel, one of the seconds in Demon's duel with d'Onsky, 1.2; i - and)
In his memoir essay on Gorky Hodasevich compares the author of "At the Bottom" to a mirror that flatters those who looks in it:
Поэтому он любил служить как бы зеркалом, в котором каждый мог видеть себя возвышенней, благородней, умней, талантливей, чем на самом деле. Разумеется, чем больше получалась разница между отражением и действительностью, тем люди были ему признательней, и в этом заключался один из приёмов его несомненного, многими замеченного „шармёрства".
Hodasevich's essay on Mayakovski (VN's "late namesake") is entitled Dekol'tirovannaya loshad' ("The Horse in a Decolette Dress," 1927).
The action in Marina Tsvetaev's "Miracle with Horses" takes place in Moscow. In his poem Net, ne spryatat'sya mne ot velikoy mury... ("No, I can't hide myself from the great nonsense...") mistranslated by Lowell Mandelshtam calls Moscow kurva (the whore):
У кого под перчаткой не хватит тепла,
Чтоб объехать всю курву-Москву.
Who has enough warmth inside his glove
to ride around the whole of Moscow the whore.
The violent dance called kurva is a part of the hilarious program enjoyed by Demon:
At an invisible sign of Dionysian origin, they all plunged into the violent dance called kurva or 'ribbon boule' in the hilarious program whose howlers almost caused Veen (tingling, and light-loined, and with Prince N.'s rose-red banknote in his pocket) to fall from his seat. (1.2)
Rukav is menstioned in another poem by Mandelshtam, Za gremuchuyu doblest' gryadushchikh vekov... ("For the sake of the resonant valor of ages to come..."), mistranslated by Lowell:
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
жаркой шубы сибирских степей.
better, like a fur cap, thrust me into the sleeve
of the warmly fur-coated Siberian steppes.
Van compares Lucette to Aurora onboard Admiral Tobakoff. Aurora is the name of a historical protected cruiser. On 25 October 1917 a blank shot from Aurora's forecastle gun signaled the start of the assault on the Winter Palace, which was to be the beginning of the Revolution.
At the end of "The White Corridor" Hodasevich mentions poor Prince Alexey, the successor to the throne who was murdered by the Bolsheviks:
Товaрищ Рaскольников тогдa комaндовaл флотом. И предстaвьте - он нaшего Лютикa тaм, нa Волге, одел по-мaтросски: мaтросскaя курткa, мaтросскaя шaпочкa, фуфaйкa тaкaя, знaете, полосaтaя. Дaже бaшмaки - кaк мaтросы носят. Ну нaстоящий мaленький мaтросик!
Слушaть её мне противно и жутковaто. Ведь тaк же точно, тaким же мaтросиком, недaвно бегaл ещё один мaльчик, сыну её примерно ровесник: нaследник, убитый большевикaми, ребёнок, кровь которого нa рукaх вот у этих счaстливых родителей!
Like Prince Alexey, the Kamenevs' son Lyutik (an affectionate name that means "buttercup" and brings to mind Lute, as Paris is also known on Antiterra) wore a sailor suit and sailor shoes. Lyutik's bashmaki (shoes) mentioned by Mme Kamenev bring to mind Chose, Van's University. In "The White Corridor" Hodasevich compares the Kremlin to the Acropolis and mentions again the horses of the Rukavishnikovs:
Простившись с обитaтелями Акрополя, мы вышли. Опять у подъездa лошaди Рукaвишниковых. Опять Полифем у ворот считaет нaс, трогaя зa плечо: "Один, другой, третий… Проходи!" Ночь. Мороз. Впереди - Воздвиженкa - непрогляднaя. Кaжется, что не хвaтит сил дойти до дому.
Ничего, дойдём. Бог нaс не остaвит.
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Visit Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
View Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Visit "Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
Manage subscription options: http://listserv.ucsb.edu/
'His first compliment,' observed Lucette with a little cock of her head as if speaking to an invisible confidant. (3.5)
In her story Chudo s loshad'mi ("The Miracle with Horses," 1934) Marina Tsvetaev compares Nina (Lunacharski's mistress, a former circus artiste) to Aurora (the ancient Roman goddess of the dawn):
Каждым утром мы, малые сии, занесённые в этот бывший вельможный квартал, восхищённо следили, как Нина, подобно восходящему солнцу, проплывала меж двух рядов столетних лип в желтом кабриолете о двух огромных колёсах, которые вращались, точно два солнца, влекомом двумя тоже жёлтыми лошадками.
Поэт сказал бы: — Колесница Авроры.
...Итак, каждым утром Поварская превращалась в языческие небеса, а Нина — в Аврору.
Но так же каждым утром, на той же улице, в милой, большой, круглой и очень старой белой церкви, посвящённой братьям и князьям-мученикам Борису и Глебу, старый упрямый священник совершал богослужение.
The huge yellow wheels of Aurora's chariot are compared to the two suns drawn by a pair of yellow horses. Every morning the chariot rolls by past a very old white church. When one morning the horses gracefully kneel before "Barbarossa" - Nina's read-bearded husband, the ever-drunk poet Ivan Rukavishnikov (no relation of VN's mother and Uncle Ruka) - who holds a huge silver cross in his hands, the impression is that the horses (former circus animals) believe in God:
Да, Барбаросса, рыжебородый, воистину воскресший из своей травяной усыпальницы, Барбаросса во плоти и в бороде, выскакивает нечеловеческим прыжком кенгуру, с огромным серебряным крестом в руках, который он водружает прямо перед лошадиными мордами, потрясает им перед лошадьми — круто остановившимися. Ибо они, лошади, — круто останавливаются. Но это ещё не все: они опускаются на колени. Да, обе, причем грациозно, по-человечески. И это ещё не все: они кланяются. Кланяются благородно, по-человечески, а в это время комиссар и Барбаросса принимают в свои объединённые, вернее, разведённые руки Аврору, струящуюся слезами и уже искрящуюся улыбкой.
А у народа — у нас, у тех, кто без-завистны, тех, кто без-ироничны, у народа лишь вырывается: «Чудо! Разве можно говорить, что Бога нет, раз даже лошади в него веруют?»
This brings to mind the Sun Horse and the miracle-working Yukonsk Ikon:
With glowing cheekbones and that glint of copper showing from under her tight rubber cap on nape and forehead, she [Lucette] evoked the Helmeted Angel of the Yukonsk Ikon whose magic effect was said to change anemic blond maidens into konskie deti, freckled red-haired lads, children of the Sun Horse. (3.5)
In his autobiographical story Belyi koridor ("The White Corridor," 1925) Hodasevich tells about Rukavishnikov, his wife and Lunacharski:
Рукавишников, плодовитый, но безвкусный писатель, был родом из нижегородских миллионеров. Промотался и пропился он, кажется, ещё до революции. Он был женат на бывшей цирковой артистке, очень хорошенькой, чем и объясняется его положение в Кремле. Вскоре Луначарский учредил при Тео новую секцию - цирковую, которую и возглавил госпожей Рукавишниковой. После этого какие-то личности кокаинного типа появились в Тео, а у подъезда, рядом с автомобилем Каменевой, появился парный выезд Рукавишниковой: вороные кони под синей сеткой - из придворных конюшен. Тут же порой стояли просторные розвальни, запряженные не более и не менее, как верблюдом. Это клоун и дрессировщик Владимир Дуров явился заседать тоже.
The name Rukavishnikov comes from rukavitsa (mitten, gauntlet), the word related to rukav (sleeve). In Gorky's play Na dne ("At the Bottom," 1902) Tatarin (the Tartar) accuses the Baron of slipping a card in his sleeve:
Татарин (кричит). А! Карта рукав совал!
Барон (конфузясь). Ну... что же мне - в нос твой сунуть?
This scene is evoked by Hodasevich in Gorky (a memoir essay included in Necropolis, 1939):
Если его уличали в уклонении от истины, он оправдывался беспомощно и смущённо, примерно так, как Барон в „На дне", когда Татарин кричит ему: „А! Карта рукав совал!" — а он отвечает, конфузясь: „Что же мне, в нос твой сунуть?"
Gorky liked the rogues. One of the main characters in "At the Bottom," Satin, is a former shuler (card-sharper).
The characters of Ada include Demon's casino-touring companion, bodyguard and guardian angel, monitor and adviser, Mr Plunkett, a reformed card-sharper:
Mr Plunkett had been, in the summer of his adventurous years, one of the greatest shulers, politely called 'gaming conjurers,' both in England and America...
To Van he was even more fascinating than King Wing. Gruff but kindly Mr Plunkett could not resist exploiting that fascination (we all like to be liked) by introducing Van to the tricks of an art now become pure and abstract, and therefore genuine. (1.28)
Thanks to Plunkett's lessons Van manages to cheat a cheater at Chose:
Sometime during the winter of 1886-7, at dismally cold Chose, in the course of a poker game with two Frenchmen and a fellow student whom we shall call Dick, in the latter's smartly furnished rooms in Serenity Court, he noticed that the French twins were losing not only because they were happily and hopelessly tight, but also because milord was that 'crystal cretin' of Plunkett's vocabulary, a man of many mirrors - small reflecting surfaces variously angled and shaped, glinting discreetly on watch or signet ring, dissimulated like female fireflies in the undergrowth, on table legs, inside cuff or lapel, and on the edges of ashtrays, whose position on adjacent supports Dick kept shifting with a negligent air - all of which, as any card sharper might tell you, was as dumb as it was redundant. (ibid.)
Van mentions the "rosy aurora:" Rosy aurora was shivering in green Serenity Court. Laborious old Chose. (ibid.)
rukav = kurva (whore)
Satin + il = istina + l = St Alin + i (il - silt; istina - truth; istina v vine, in vino veritas, in wine is truth; according to Satin, pravda, truth, is the God of a free man; St Alin - Colonel St Alin, a scoundrel, one of the seconds in Demon's duel with d'Onsky, 1.2; i - and)
In his memoir essay on Gorky Hodasevich compares the author of "At the Bottom" to a mirror that flatters those who looks in it:
Поэтому он любил служить как бы зеркалом, в котором каждый мог видеть себя возвышенней, благородней, умней, талантливей, чем на самом деле. Разумеется, чем больше получалась разница между отражением и действительностью, тем люди были ему признательней, и в этом заключался один из приёмов его несомненного, многими замеченного „шармёрства".
Hodasevich's essay on Mayakovski (VN's "late namesake") is entitled Dekol'tirovannaya loshad' ("The Horse in a Decolette Dress," 1927).
The action in Marina Tsvetaev's "Miracle with Horses" takes place in Moscow. In his poem Net, ne spryatat'sya mne ot velikoy mury... ("No, I can't hide myself from the great nonsense...") mistranslated by Lowell Mandelshtam calls Moscow kurva (the whore):
У кого под перчаткой не хватит тепла,
Чтоб объехать всю курву-Москву.
Who has enough warmth inside his glove
to ride around the whole of Moscow the whore.
The violent dance called kurva is a part of the hilarious program enjoyed by Demon:
At an invisible sign of Dionysian origin, they all plunged into the violent dance called kurva or 'ribbon boule' in the hilarious program whose howlers almost caused Veen (tingling, and light-loined, and with Prince N.'s rose-red banknote in his pocket) to fall from his seat. (1.2)
Rukav is menstioned in another poem by Mandelshtam, Za gremuchuyu doblest' gryadushchikh vekov... ("For the sake of the resonant valor of ages to come..."), mistranslated by Lowell:
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
жаркой шубы сибирских степей.
better, like a fur cap, thrust me into the sleeve
of the warmly fur-coated Siberian steppes.
Van compares Lucette to Aurora onboard Admiral Tobakoff. Aurora is the name of a historical protected cruiser. On 25 October 1917 a blank shot from Aurora's forecastle gun signaled the start of the assault on the Winter Palace, which was to be the beginning of the Revolution.
At the end of "The White Corridor" Hodasevich mentions poor Prince Alexey, the successor to the throne who was murdered by the Bolsheviks:
Товaрищ Рaскольников тогдa комaндовaл флотом. И предстaвьте - он нaшего Лютикa тaм, нa Волге, одел по-мaтросски: мaтросскaя курткa, мaтросскaя шaпочкa, фуфaйкa тaкaя, знaете, полосaтaя. Дaже бaшмaки - кaк мaтросы носят. Ну нaстоящий мaленький мaтросик!
Слушaть её мне противно и жутковaто. Ведь тaк же точно, тaким же мaтросиком, недaвно бегaл ещё один мaльчик, сыну её примерно ровесник: нaследник, убитый большевикaми, ребёнок, кровь которого нa рукaх вот у этих счaстливых родителей!
Like Prince Alexey, the Kamenevs' son Lyutik (an affectionate name that means "buttercup" and brings to mind Lute, as Paris is also known on Antiterra) wore a sailor suit and sailor shoes. Lyutik's bashmaki (shoes) mentioned by Mme Kamenev bring to mind Chose, Van's University. In "The White Corridor" Hodasevich compares the Kremlin to the Acropolis and mentions again the horses of the Rukavishnikovs:
Простившись с обитaтелями Акрополя, мы вышли. Опять у подъездa лошaди Рукaвишниковых. Опять Полифем у ворот считaет нaс, трогaя зa плечо: "Один, другой, третий… Проходи!" Ночь. Мороз. Впереди - Воздвиженкa - непрогляднaя. Кaжется, что не хвaтит сил дойти до дому.
Ничего, дойдём. Бог нaс не остaвит.
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Visit Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
View Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Visit "Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
Manage subscription options: http://listserv.ucsb.edu/