Subject
Capparabella express in Spring in Fialta
From
Date
Body
I had come on the Capparabella express, which, with that reckless gusto
peculiar to trains in mountainous country, had done its thundering best to
collect throughout the night as many tunnels as possible.
The name of the express is absent in the story’s Russian original and
appears only in the English version. Spring in Fialta was written in 1938
(according to N. I. Artemenko-Tolstoy, the story appeared in Sovremennye
Zapiski, No. 61, in 1936), when the new European war was inevitable. The
express’ name (added, so to speak, post factum) seems to hint at the Latin
saying si vis pacem, para bellum (if you want peace, prepare for war). On
the other hand, Bella (It., “beautiful”) is a common epithet of Venice.
Venezia la Bella (1857) is a long poem by Apollon Grigoriev. In Alexander
Blok’s cycle Ital’yanskie stikhi (Italian Verses, 1909) three poems are
dedicated to Venice (see my post of Dec. 25, “Balkan Novella in VN's poem
Fame & Spring in Fialta”) and seven poems, to Florence. In the first of
these Blok calls Florence Iuda (Judas) and Bella (that lost her beauty):
Умри, Флоренция, Иуда,
Исчезни в сумрак вековой!
Я в час любви тебя забуду,
В час смерти буду не с тобой!
О, Bella, смейся над собою,
Уж не прекрасна больше ты!
Гнилой морщиной гробовою
Искажены твои черты!
Хрипят твои автомобили,
Твои уродливы дома,
Всеевропейской жёлтой пыли
Ты предала себя сама!
Звенят в пыли велосипеды
Там, где святой монах сожжён,
Где Леонардо сумрак ведал,
Беато снился синий сон!
Ты пышных Медичей тревожишь,
Ты топчешь лилии свои,
Но воскресить себя не можешь
В пыли торговой толчеи!
Гнусавой мессы стон протяжный
И трупный запах роз в церквах -
Весь груз тоски многоэтажный -
Сгинь в очистительных веках!
In his poem Blok mentions Leonardo, Beato (Fra Angelico, a Florentine artist
“who was dreaming a blue dream”) and “the saint monk” (Savonarola) who
was burned in Florence. Leonardo da Vinci is the author of “The Last
Supper,” the painting the narrator of Spring in Fialta recalls as he sees
Nina’s husband in the company of his friends:
Когда мы вошли в кафе, там играл дамский о
ркестр; я мимоходом заметил, как в одной и
з гранёных колонн, облицованных зеркалам
и, отражается страусовая ляжка арфы, а зат
ем тотчас увидел составной стол, за котор
ым, посреди долгой стороны и спиной к плюш
у, председательствовал Фердинанд, и на мг
новение эта поза его, положение расставле
нных рук и обращенные к нему лица сотрапе
зников напомнили мне с кошмарной карикат
урностью... что именно напомнили, я сам то
гда не понял, а потом, поняв, удивился кощу
нственности сопоставления, не более кощу
нственного, впрочем, чем самое искусство
его.
An orchestra of women was playing when we entered the café; first I noted
the ostrich thigh of a harp reflected in one of the mirror-faced pillars,
and then I saw the composite table (small ones drawn together to form a long
one) at which, with his back to the plush wall, Ferdinand was presiding; and
for a moment his whole attitude, the position of his parted hands, and the
faces of his table companions all turned toward him reminded me in a
grotesque, nightmarish way of something I did not quite grasp, but when I
did so in retrospect, the suggested comparison struck me as hardly less
sacrilegious than the nature of his art itself.
Nina’s husband is fashionable author. In his poem Za grobom (“After the
Hearse,” 1909) Blok calls the deceased writer literator modnyi, slov
koshchunstvennykh tvotets (a fashionable man of letters, creator of
sacrilegious words):
Божья Матерь Утоли мои печали
Перед гробом шла, светла, тиха.
А за гробом ― в траурной вуали
Шла невеста, провожая жениха...
Был он только литератор модный,
Только слов кощунственных творец...
Но мертвец ― родной душе народной:
Всякий свято чтит она конец.
И навстречу кланялись, крестили
Многодумный, многотрудный лоб.
А друзья и близкие пылили
На икону, на нее, на гроб...
И с какою бесконечной грустью
(He о нём ― Бог весть о ком?)
Приняла она слова сочувствий
И венок случайный за венком...
Этих фраз избитых повторенья,
Никому не нужные слова ―
Возвела она в венец творенья,
В тайную улыбку Божества...
Словно здесь, где пели и кадили,
Где и грусть не может быть тиха,
Убралась она фатой от пыли
И ждала Иного Жениха...
The poem’s last line, i zhdala Inogo Zhenikha (and waited for the Another
Fiancé), brings to mind zhenikh polunoshchnyi (the midnight bridegroom)
mentioned by the priest in nadgrobnoe slovo (graveside oration) in Pushkin’
s story Pikovaya dama (“The Queen of Spades,” 1833):
Никто не плакал; слёзы были бы ― une affectation.
Графиня так была стара, что смерть её нико
го не могла поразить и что её родственник
и давно смотрели на неё, как на отжившую. М
олодой архиерей произнес надгробное слов
о. В простых и трогательных выражениях пр
едставил он мирное успение праведницы, ко
торой долгие годы были тихим, умилительны
м приготовлением к христианской кончине.
?Ангел смерти обрел её, ― сказал оратор, ―
бодрствующую в помышлениях благих и в ожи
дании жениха полунощного?.
Nobody wept; tears would have been une affectation. The Countess was so old,
that her death could have surprised nobody, and her relatives had long
looked upon her as being out of the world. A famous preacher pronounced the
funeral sermon. In simple and touching words he described the peaceful
passing away of the righteous, who had passed long years in calm preparation
for a Christian end. "The angel of death found her," said the orator,
"engaged in pious meditation and waiting for the midnight bridegroom."
(chapter V)
At the end of Pushkin’s story Chekalinski tells Hermann: dama vasha ubita
(“your queen has lost;” literally: “your lady is dead”). VN novel
Korol’, dama, valet (“King, Queen, Knave,” 1928) ends in the Queen’s
sudden death. The combination of the names Franz (the Knave in KQK) and
Ferdinand (as the narrator of Spring in Fialta calls Nina’s husband) hints
at Franz Ferdinand (the archduke of Austria who was assassinated by Gavrilo
Princip in Sarajevo). In Spring in Fialta Nina (a beauty who has Pushkinian
feet) seems to be the Queen of Spades.
Cappa is Italian for “cape” (a sleeveless garment). In his famous poem O
doblestyakh, o podvigakh, o slave… (“About Valor, about Feats, about
Glory…” 1908) Blok mentions his love’s siniy plashch (blue cloak) in
which she left home and of which the poet is dreaming:
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твоё лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем...
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою...
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слёзы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла...
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твоё лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
In his novel Podvig (“Glory,” 1932) VN mentions Savan-na-rylo
(“Shroud-on-Mug,” a play on Savonarola), the nickname of one of the chiefs
in Zoorland (the northern totalitarian country invented by Martin and
Sonya). In his poem Slava (“Fame,” 1942) VN compares his unpleasant
visitor to the Influence on the Balkan Novella of the Symbolist School:
Как проситель из наглых, гроза общежитий,
как зловещий друг детства, как старший шп
ион
(шепелявым таким шепотком: а скажите,
что вы делали там-то?), как сон,
как палач, как шпион, как друг детства зло
вещий,
как в балканской новелле влиянье, как их,
символистов -- но хуже.
Like the blustering beggar, the pest of the poorhouse,
like an evil old schoolmate, like the head spy
(in that thick slurred murmur: “Say, what were you doing
in such and such place?”), like a dream,
like a spy, like a hangman, like an evil old schoolmate,
like the Influence on the Balkan Novella of - er -
the Symbolist School, only worse.
Blok was a major Symbolist poet. The Balkan Novella mentioned by VN in Slava
is, no doubt, his own story Vesna v Fial’te (Spring in Fialta).
Btw., Tolstoy is also the author of War and Peace (1869) and Smert’ Ivana
Ilyicha (“The Death of Ivan Ilyich,” 1886).
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L
peculiar to trains in mountainous country, had done its thundering best to
collect throughout the night as many tunnels as possible.
The name of the express is absent in the story’s Russian original and
appears only in the English version. Spring in Fialta was written in 1938
(according to N. I. Artemenko-Tolstoy, the story appeared in Sovremennye
Zapiski, No. 61, in 1936), when the new European war was inevitable. The
express’ name (added, so to speak, post factum) seems to hint at the Latin
saying si vis pacem, para bellum (if you want peace, prepare for war). On
the other hand, Bella (It., “beautiful”) is a common epithet of Venice.
Venezia la Bella (1857) is a long poem by Apollon Grigoriev. In Alexander
Blok’s cycle Ital’yanskie stikhi (Italian Verses, 1909) three poems are
dedicated to Venice (see my post of Dec. 25, “Balkan Novella in VN's poem
Fame & Spring in Fialta”) and seven poems, to Florence. In the first of
these Blok calls Florence Iuda (Judas) and Bella (that lost her beauty):
Умри, Флоренция, Иуда,
Исчезни в сумрак вековой!
Я в час любви тебя забуду,
В час смерти буду не с тобой!
О, Bella, смейся над собою,
Уж не прекрасна больше ты!
Гнилой морщиной гробовою
Искажены твои черты!
Хрипят твои автомобили,
Твои уродливы дома,
Всеевропейской жёлтой пыли
Ты предала себя сама!
Звенят в пыли велосипеды
Там, где святой монах сожжён,
Где Леонардо сумрак ведал,
Беато снился синий сон!
Ты пышных Медичей тревожишь,
Ты топчешь лилии свои,
Но воскресить себя не можешь
В пыли торговой толчеи!
Гнусавой мессы стон протяжный
И трупный запах роз в церквах -
Весь груз тоски многоэтажный -
Сгинь в очистительных веках!
In his poem Blok mentions Leonardo, Beato (Fra Angelico, a Florentine artist
“who was dreaming a blue dream”) and “the saint monk” (Savonarola) who
was burned in Florence. Leonardo da Vinci is the author of “The Last
Supper,” the painting the narrator of Spring in Fialta recalls as he sees
Nina’s husband in the company of his friends:
Когда мы вошли в кафе, там играл дамский о
ркестр; я мимоходом заметил, как в одной и
з гранёных колонн, облицованных зеркалам
и, отражается страусовая ляжка арфы, а зат
ем тотчас увидел составной стол, за котор
ым, посреди долгой стороны и спиной к плюш
у, председательствовал Фердинанд, и на мг
новение эта поза его, положение расставле
нных рук и обращенные к нему лица сотрапе
зников напомнили мне с кошмарной карикат
урностью... что именно напомнили, я сам то
гда не понял, а потом, поняв, удивился кощу
нственности сопоставления, не более кощу
нственного, впрочем, чем самое искусство
его.
An orchestra of women was playing when we entered the café; first I noted
the ostrich thigh of a harp reflected in one of the mirror-faced pillars,
and then I saw the composite table (small ones drawn together to form a long
one) at which, with his back to the plush wall, Ferdinand was presiding; and
for a moment his whole attitude, the position of his parted hands, and the
faces of his table companions all turned toward him reminded me in a
grotesque, nightmarish way of something I did not quite grasp, but when I
did so in retrospect, the suggested comparison struck me as hardly less
sacrilegious than the nature of his art itself.
Nina’s husband is fashionable author. In his poem Za grobom (“After the
Hearse,” 1909) Blok calls the deceased writer literator modnyi, slov
koshchunstvennykh tvotets (a fashionable man of letters, creator of
sacrilegious words):
Божья Матерь Утоли мои печали
Перед гробом шла, светла, тиха.
А за гробом ― в траурной вуали
Шла невеста, провожая жениха...
Был он только литератор модный,
Только слов кощунственных творец...
Но мертвец ― родной душе народной:
Всякий свято чтит она конец.
И навстречу кланялись, крестили
Многодумный, многотрудный лоб.
А друзья и близкие пылили
На икону, на нее, на гроб...
И с какою бесконечной грустью
(He о нём ― Бог весть о ком?)
Приняла она слова сочувствий
И венок случайный за венком...
Этих фраз избитых повторенья,
Никому не нужные слова ―
Возвела она в венец творенья,
В тайную улыбку Божества...
Словно здесь, где пели и кадили,
Где и грусть не может быть тиха,
Убралась она фатой от пыли
И ждала Иного Жениха...
The poem’s last line, i zhdala Inogo Zhenikha (and waited for the Another
Fiancé), brings to mind zhenikh polunoshchnyi (the midnight bridegroom)
mentioned by the priest in nadgrobnoe slovo (graveside oration) in Pushkin’
s story Pikovaya dama (“The Queen of Spades,” 1833):
Никто не плакал; слёзы были бы ― une affectation.
Графиня так была стара, что смерть её нико
го не могла поразить и что её родственник
и давно смотрели на неё, как на отжившую. М
олодой архиерей произнес надгробное слов
о. В простых и трогательных выражениях пр
едставил он мирное успение праведницы, ко
торой долгие годы были тихим, умилительны
м приготовлением к христианской кончине.
?Ангел смерти обрел её, ― сказал оратор, ―
бодрствующую в помышлениях благих и в ожи
дании жениха полунощного?.
Nobody wept; tears would have been une affectation. The Countess was so old,
that her death could have surprised nobody, and her relatives had long
looked upon her as being out of the world. A famous preacher pronounced the
funeral sermon. In simple and touching words he described the peaceful
passing away of the righteous, who had passed long years in calm preparation
for a Christian end. "The angel of death found her," said the orator,
"engaged in pious meditation and waiting for the midnight bridegroom."
(chapter V)
At the end of Pushkin’s story Chekalinski tells Hermann: dama vasha ubita
(“your queen has lost;” literally: “your lady is dead”). VN novel
Korol’, dama, valet (“King, Queen, Knave,” 1928) ends in the Queen’s
sudden death. The combination of the names Franz (the Knave in KQK) and
Ferdinand (as the narrator of Spring in Fialta calls Nina’s husband) hints
at Franz Ferdinand (the archduke of Austria who was assassinated by Gavrilo
Princip in Sarajevo). In Spring in Fialta Nina (a beauty who has Pushkinian
feet) seems to be the Queen of Spades.
Cappa is Italian for “cape” (a sleeveless garment). In his famous poem O
doblestyakh, o podvigakh, o slave… (“About Valor, about Feats, about
Glory…” 1908) Blok mentions his love’s siniy plashch (blue cloak) in
which she left home and of which the poet is dreaming:
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твоё лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем...
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою...
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слёзы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла...
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твоё лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
In his novel Podvig (“Glory,” 1932) VN mentions Savan-na-rylo
(“Shroud-on-Mug,” a play on Savonarola), the nickname of one of the chiefs
in Zoorland (the northern totalitarian country invented by Martin and
Sonya). In his poem Slava (“Fame,” 1942) VN compares his unpleasant
visitor to the Influence on the Balkan Novella of the Symbolist School:
Как проситель из наглых, гроза общежитий,
как зловещий друг детства, как старший шп
ион
(шепелявым таким шепотком: а скажите,
что вы делали там-то?), как сон,
как палач, как шпион, как друг детства зло
вещий,
как в балканской новелле влиянье, как их,
символистов -- но хуже.
Like the blustering beggar, the pest of the poorhouse,
like an evil old schoolmate, like the head spy
(in that thick slurred murmur: “Say, what were you doing
in such and such place?”), like a dream,
like a spy, like a hangman, like an evil old schoolmate,
like the Influence on the Balkan Novella of - er -
the Symbolist School, only worse.
Blok was a major Symbolist poet. The Balkan Novella mentioned by VN in Slava
is, no doubt, his own story Vesna v Fial’te (Spring in Fialta).
Btw., Tolstoy is also the author of War and Peace (1869) and Smert’ Ivana
Ilyicha (“The Death of Ivan Ilyich,” 1886).
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L