Subject
rats & Meshaev the Second in The Event; Minister of War in The
Waltz Invention
Waltz Invention
From
Date
Body
Любовь. Могу тебя порадовать: Марфа просила расчёта. И уже ушла.
Трощейкин. Так. Так. Крысы покидают корабль. Великолепно... Я тебя на коленях умоляю, Люба: уедем завтра. Ведь это глухой ад. Ведь сама судьба нас выселяет. Хорошо, предположим, будет при нас сыщик, но нельзя же его посылать в лавку. Значит, надо завтра искать опять прислугу, как-то хлопотать, твою дуру сестру просить... Это заботы, которые я не в силах вынести при теперешнем положении. Ну, Любушка, ну, детка моя, ну, что тебе стоит. Ведь иначе Рёвшин мне не даст, это же вопрос жизни, а не вопрос мещанских приличий. (Act Three)
Upon hearing the news of Marfa's dismissal, Troshcheykin remarks that "rats are leaving the ship."
In Dostoevski's Besy ("The Possessed," 1872) the writer Karmazinov tells to Pyotr Verkhovenski:
"Я понимаю слишком хорошо, почему русские с состоянием все хлынули за границу и с каждым годом больше и больше. Тут просто инстинкт. Если кораблю потонуть, то крысы первые из него выселяются. Святая Русь страна деревянная, нищая и... опасная, страна тщеславных нищих в высших слоях своих, а в огромном большинстве живет в избушках на курьих ножках. Она обрадуется всякому выходу, стоит только растолковать. Одно правительство еще хочет сопротивляться, но машет дубиной в темноте и бьет по своим. Тут всё обречено и приговорено. Россия, как она есть, не имеет будущности. Я сделался немцем и вменяю это себе в честь."
"I understand only too well why wealthy Russians all flock abroad, and more and more so every year. It's simply instinct. If the ship is sinking, the rats are the first to leave it. Holy Russia is a country of wood, of poverty . . . and of danger, the country of ambitious beggars in its upper classes, while the immense majority live in poky little huts. She will be glad of any way of escape; you have only to present it to her. It's only the government that still means to resist, but it brandishes its cudgel in the dark and hits its own men. Everything here is doomed and awaiting the end. Russia as she is has no future. I have become a German and I am proud of it.” (Part Two, chapter 6, V)
Verkhovenski mentally compares Karmazinov to a rat:
"Успеешь, крыса, выселиться из корабля!" думал Петр Степанович, выходя на улицу.
“You will have time to get out of the ship, you rat,” Pyotr Stepanovitch was thinking as he went out into the street. (ibid.)
As he thanks Antonina Pavlovna for the snack, Meshaev the Second twice repeats the word merci:
Антонина Павловна. Люба, там ветчина осталась. Ах, ты уже принесла. Отлично. Пожалуйста. Вас ведь Михеем Михеевичем?
Мешаев Второй. Мерси, мерси. Да, Михеем. (Act Three)
Verkhovenski has a manuscript of Karmazinov's story "Merci:"
- Да, но у вас моя рукопись. Вы... прочли?
- Рукопись? какая?
Кармазинов удивился ужасно.
- Но вы однако принесли её с собою? - встревожился он вдруг до того, что оставил даже кушать и смотрел на Петра Степановича с испуганным видом.
- Ах, это про эту "Bonjour", что ли...
- "Merci".
“No, but you have my manuscript. Have you . . . read it?”
“Manuscript? Which one?”
Karmazinov was terribly surprised.
“But you've brought it with you, haven't you?” He was so disturbed that he even left off eating and looked at Pyotr Stepanovitch with a face of dismay.
“Ah, that Bon jour you mean. ...”
“Merci. ” (Part Two, chapter 6, V)
Karmazinov's "Merci" is a parody on Turgenev's story Dovol'no ("Enough," 1865). In The Waltz Invention the Minister of War several times repeats Waltz's exclamation "dovol'no!" (enough!):
ВАЛЬС: Довольно! Я сюда пришёл не для этого. Господа, у меня для вас нет товара.
МИНИСТР: Это ваше последнее слово?
ВАЛЬС: По этому вопросу — да. Сейчас мы будем говорить совсем о другом предмете.
МИНИСТР: Вы правы. Вы совершенно правы, господин изобретатель. Мы действительно будем сейчас говорить о другом. Вы изволили крикнуть “довольно”. Вот я тоже хочу сказать: “Довольно!” Раз вы не желаете уступить нам своё изобретение, то я немедленно арестую вас и вы будете сидеть за семью замками, покуда не согласитесь на сделку. Довольно, господин изобретатель! Вы увидите… вы… я вас заставлю, — или вы сгниёте в каменном мешке… и меня все в этом поддержат, ибо то, чем вы владеете, предмет слишком опасный, чтобы находиться в частных руках. Довольно хитрить! Вы что думаете, мы дураки? Думаете, что завтра пойдёте торговаться с нашими соседями? Как бы не так! Или вы немедленно согласитесь, — или я зову стражу. (Act Two)
The Minister of War on his knees asks Waltz to sell to him his telemor (Telemort):
Министр (опускается на пол). Господин изобретатель, я очень старый, очень почтенный человек, -- и видите, я перед вами стою на коленях. Продайте
нам ваш аппаратик!
Голоса. Что вы, что вы... Вставайте, ваше высокопревосходительство... Перед кем... Где это видано...
Полковник. Не могу смотреть на это унижение.
Министр. Умоляю вас... Нет, оставьте меня, -- я его умолю... Сжальтесь... Любую цену... Умоляю...
Вальс. Уберите его, пожалуйста. Он мне замусолил панталоны. (ibid.)
Troshcheykin na kolenyakh (on his knees) asks his wife to accept Ryovshin's offer and leave the city (see above). The name Ryovshin seems to blend Lyamshin (a character in Besy, the author of an amusing piece of music “The Franco-Prussian War”) with the ryov (howl; yell) into which Mein lieber Augustin passes:
Но она уже принуждена петь с Mein lieber Augustin в один такт. Её звуки как-то глупейшим образом переходят в Augustin, она склоняется, погасает. Изредка лишь, прорывом, послышится опять: "qu'un sang impur...", но тотчас же преобидно перескочит в гаденький вальс. Она смиряется совершенно: это Жюль Фавр, рыдающий на груди Бисмарка и отдающий всё, всё... Но тут уже свирепеет и Augustin: слышатся сиплые звуки, чувствуется безмерно выпитое пиво, бешенство самохвальства, требования миллиардов, тонких сигар, шампанского и заложников; Augustin переходит в неистовый рёв...
But she is forced to sing in time with “Mein lieber Augustin.” Her melody passes in a sort of foolish way into Augustin; she yields and dies away. And only by snatches there is heard again: “Qu'un sang impur ...” But at once it passes very offensively into the vulgar waltz. She submits altogether. It is Jules Favre sobbing on Bismarck's bosom and surrendering everything. But at this point Augustin too grows fierce; hoarse sounds are heard; there is a suggestion of countless gallons of beer, of a frenzy of self-glorification, demands for millions, for fine cigars, champagne, and hostages. Augustin passes into a wild yell. (Part Two, chapter 5, I)
On the eve Ryovshin met Barbashin near the house of the Troshcheykins and wanted to ask him why is he loafing here:
Любовь (Рёвшину). И тут, по-видимому, вы несколько струсили?
Рёвшин. Ничуть. Что ж, говорю, собираетесь теперь делать? "Жить, говорит, жить в своё удовольствие", -- и со смехом на меня смотрит. А почему, спрашиваю, ты, сударь, шатаешься тут в потёмках?.. То есть я это не вслух, но очень выразительно подумал -- он, надеюсь, понял. Ну и -- расстались на этом. (Act One)
The verb shatat'sya (to loaf) used by Ryovshin brings to mind Shatov, a character in "The Possessed" who is assassinated by Verkhovenski and his assistants. Shatov slapped Stavrogin in the face. After Barbashin's failed assassination, Troshcheykin slapped him in the face:
Рёвшин. Ишь... Отсюда до вас и десяти шагов не будет.
Трощейкин. И десяти шагов не будет. Первым же выстрелом он попал ей в бедро, она села на пол, а вторым -- жик -- мне в левую руку, сюда, ещё сантиметр -- и была бы раздроблена кость. Продолжает стрелять, а я с яблоком, как молодой Телль. В это время... В это время входит и сзади наваливается на него шурин:
вы его помните -- здоровенный, настоящий медведь. Загрёб, скрутил ему за спину руки и держит. А я, несмотря на ранение, несмотря на страшную боль, я
спокойно подошёл к господину Барбашину и как трахну его по физиономии... Вот тогда-то он и крикнул -- дословно помню: погодите, вернусь и добью вас обоих! (ibid.)
Barbashin and Barboshin (the private detective whom Troshchekin hired to protect himself from Barbashin) can be compared to the two rats in the town major's dream in Gogol's Revizor (1836):
Городничий. Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: чёрные, неестественной величины! пришли, понюхали — и пошли прочь.
I had a sort of presentiment of it. Last night I kept dreaming of two rats—regular monsters! Upon my word, I never saw the likes of them—black and supernaturally big. They came in, sniffed, and then went away. (The Inspector, Act One)
In his memoir essay on Gogol (included in "Literary and Wordly Memoirs") Turgenev describes this scene in Gogol's reading:
С каким недоумением, с каким изумлением Гоголь произнёс знаменитую фразу Городничего о двух крысах (в самом начале пьесы): «Пришли, понюхали и пошли прочь!» — Он даже медленно оглянул нас, как бы спрашивая объяснения такого удивительного происшествия.
Gogol's play is directly alluded to in The Event. To her mother's remark that one could make a play of the whole story of Barbashin's unexpected release from prison and return to the city Troshcheykin's wife Lyubov' replies: "In a word, dear gentlemen, the inspector has come to our city:"
Антонина Павловна. Нет, правда. Можно было бы перенести на сцену, почти не меняя, только сгущая немножко. Первый акт: вот такое утро, как нынче было... Правда, вместо Ревшина я бы взяла другого вестника, менее трафаретного. Явился, скажем, забавный полицейский чиновник с красным носом или адвокат с еврейским акцентом. Или, наконец, какая-нибудь роковая красавица, которую Барбашин когда-то бросил. Всё это можно без труда подвзбить. А дальше, значит, развивается.
Любовь. Одним словом: господа, к нам в город приехал ревизор. Я вижу, что ты всю эту историю воспринимаешь как добавочный сюрприз по случаю твоего рождения. Молодец, мамочка! А как, по-твоему, развивается дальше? Будет стрельба? (Act Two)
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L
Трощейкин. Так. Так. Крысы покидают корабль. Великолепно... Я тебя на коленях умоляю, Люба: уедем завтра. Ведь это глухой ад. Ведь сама судьба нас выселяет. Хорошо, предположим, будет при нас сыщик, но нельзя же его посылать в лавку. Значит, надо завтра искать опять прислугу, как-то хлопотать, твою дуру сестру просить... Это заботы, которые я не в силах вынести при теперешнем положении. Ну, Любушка, ну, детка моя, ну, что тебе стоит. Ведь иначе Рёвшин мне не даст, это же вопрос жизни, а не вопрос мещанских приличий. (Act Three)
Upon hearing the news of Marfa's dismissal, Troshcheykin remarks that "rats are leaving the ship."
In Dostoevski's Besy ("The Possessed," 1872) the writer Karmazinov tells to Pyotr Verkhovenski:
"Я понимаю слишком хорошо, почему русские с состоянием все хлынули за границу и с каждым годом больше и больше. Тут просто инстинкт. Если кораблю потонуть, то крысы первые из него выселяются. Святая Русь страна деревянная, нищая и... опасная, страна тщеславных нищих в высших слоях своих, а в огромном большинстве живет в избушках на курьих ножках. Она обрадуется всякому выходу, стоит только растолковать. Одно правительство еще хочет сопротивляться, но машет дубиной в темноте и бьет по своим. Тут всё обречено и приговорено. Россия, как она есть, не имеет будущности. Я сделался немцем и вменяю это себе в честь."
"I understand only too well why wealthy Russians all flock abroad, and more and more so every year. It's simply instinct. If the ship is sinking, the rats are the first to leave it. Holy Russia is a country of wood, of poverty . . . and of danger, the country of ambitious beggars in its upper classes, while the immense majority live in poky little huts. She will be glad of any way of escape; you have only to present it to her. It's only the government that still means to resist, but it brandishes its cudgel in the dark and hits its own men. Everything here is doomed and awaiting the end. Russia as she is has no future. I have become a German and I am proud of it.” (Part Two, chapter 6, V)
Verkhovenski mentally compares Karmazinov to a rat:
"Успеешь, крыса, выселиться из корабля!" думал Петр Степанович, выходя на улицу.
“You will have time to get out of the ship, you rat,” Pyotr Stepanovitch was thinking as he went out into the street. (ibid.)
As he thanks Antonina Pavlovna for the snack, Meshaev the Second twice repeats the word merci:
Антонина Павловна. Люба, там ветчина осталась. Ах, ты уже принесла. Отлично. Пожалуйста. Вас ведь Михеем Михеевичем?
Мешаев Второй. Мерси, мерси. Да, Михеем. (Act Three)
Verkhovenski has a manuscript of Karmazinov's story "Merci:"
- Да, но у вас моя рукопись. Вы... прочли?
- Рукопись? какая?
Кармазинов удивился ужасно.
- Но вы однако принесли её с собою? - встревожился он вдруг до того, что оставил даже кушать и смотрел на Петра Степановича с испуганным видом.
- Ах, это про эту "Bonjour", что ли...
- "Merci".
“No, but you have my manuscript. Have you . . . read it?”
“Manuscript? Which one?”
Karmazinov was terribly surprised.
“But you've brought it with you, haven't you?” He was so disturbed that he even left off eating and looked at Pyotr Stepanovitch with a face of dismay.
“Ah, that Bon jour you mean. ...”
“Merci. ” (Part Two, chapter 6, V)
Karmazinov's "Merci" is a parody on Turgenev's story Dovol'no ("Enough," 1865). In The Waltz Invention the Minister of War several times repeats Waltz's exclamation "dovol'no!" (enough!):
ВАЛЬС: Довольно! Я сюда пришёл не для этого. Господа, у меня для вас нет товара.
МИНИСТР: Это ваше последнее слово?
ВАЛЬС: По этому вопросу — да. Сейчас мы будем говорить совсем о другом предмете.
МИНИСТР: Вы правы. Вы совершенно правы, господин изобретатель. Мы действительно будем сейчас говорить о другом. Вы изволили крикнуть “довольно”. Вот я тоже хочу сказать: “Довольно!” Раз вы не желаете уступить нам своё изобретение, то я немедленно арестую вас и вы будете сидеть за семью замками, покуда не согласитесь на сделку. Довольно, господин изобретатель! Вы увидите… вы… я вас заставлю, — или вы сгниёте в каменном мешке… и меня все в этом поддержат, ибо то, чем вы владеете, предмет слишком опасный, чтобы находиться в частных руках. Довольно хитрить! Вы что думаете, мы дураки? Думаете, что завтра пойдёте торговаться с нашими соседями? Как бы не так! Или вы немедленно согласитесь, — или я зову стражу. (Act Two)
The Minister of War on his knees asks Waltz to sell to him his telemor (Telemort):
Министр (опускается на пол). Господин изобретатель, я очень старый, очень почтенный человек, -- и видите, я перед вами стою на коленях. Продайте
нам ваш аппаратик!
Голоса. Что вы, что вы... Вставайте, ваше высокопревосходительство... Перед кем... Где это видано...
Полковник. Не могу смотреть на это унижение.
Министр. Умоляю вас... Нет, оставьте меня, -- я его умолю... Сжальтесь... Любую цену... Умоляю...
Вальс. Уберите его, пожалуйста. Он мне замусолил панталоны. (ibid.)
Troshcheykin na kolenyakh (on his knees) asks his wife to accept Ryovshin's offer and leave the city (see above). The name Ryovshin seems to blend Lyamshin (a character in Besy, the author of an amusing piece of music “The Franco-Prussian War”) with the ryov (howl; yell) into which Mein lieber Augustin passes:
Но она уже принуждена петь с Mein lieber Augustin в один такт. Её звуки как-то глупейшим образом переходят в Augustin, она склоняется, погасает. Изредка лишь, прорывом, послышится опять: "qu'un sang impur...", но тотчас же преобидно перескочит в гаденький вальс. Она смиряется совершенно: это Жюль Фавр, рыдающий на груди Бисмарка и отдающий всё, всё... Но тут уже свирепеет и Augustin: слышатся сиплые звуки, чувствуется безмерно выпитое пиво, бешенство самохвальства, требования миллиардов, тонких сигар, шампанского и заложников; Augustin переходит в неистовый рёв...
But she is forced to sing in time with “Mein lieber Augustin.” Her melody passes in a sort of foolish way into Augustin; she yields and dies away. And only by snatches there is heard again: “Qu'un sang impur ...” But at once it passes very offensively into the vulgar waltz. She submits altogether. It is Jules Favre sobbing on Bismarck's bosom and surrendering everything. But at this point Augustin too grows fierce; hoarse sounds are heard; there is a suggestion of countless gallons of beer, of a frenzy of self-glorification, demands for millions, for fine cigars, champagne, and hostages. Augustin passes into a wild yell. (Part Two, chapter 5, I)
On the eve Ryovshin met Barbashin near the house of the Troshcheykins and wanted to ask him why is he loafing here:
Любовь (Рёвшину). И тут, по-видимому, вы несколько струсили?
Рёвшин. Ничуть. Что ж, говорю, собираетесь теперь делать? "Жить, говорит, жить в своё удовольствие", -- и со смехом на меня смотрит. А почему, спрашиваю, ты, сударь, шатаешься тут в потёмках?.. То есть я это не вслух, но очень выразительно подумал -- он, надеюсь, понял. Ну и -- расстались на этом. (Act One)
The verb shatat'sya (to loaf) used by Ryovshin brings to mind Shatov, a character in "The Possessed" who is assassinated by Verkhovenski and his assistants. Shatov slapped Stavrogin in the face. After Barbashin's failed assassination, Troshcheykin slapped him in the face:
Рёвшин. Ишь... Отсюда до вас и десяти шагов не будет.
Трощейкин. И десяти шагов не будет. Первым же выстрелом он попал ей в бедро, она села на пол, а вторым -- жик -- мне в левую руку, сюда, ещё сантиметр -- и была бы раздроблена кость. Продолжает стрелять, а я с яблоком, как молодой Телль. В это время... В это время входит и сзади наваливается на него шурин:
вы его помните -- здоровенный, настоящий медведь. Загрёб, скрутил ему за спину руки и держит. А я, несмотря на ранение, несмотря на страшную боль, я
спокойно подошёл к господину Барбашину и как трахну его по физиономии... Вот тогда-то он и крикнул -- дословно помню: погодите, вернусь и добью вас обоих! (ibid.)
Barbashin and Barboshin (the private detective whom Troshchekin hired to protect himself from Barbashin) can be compared to the two rats in the town major's dream in Gogol's Revizor (1836):
Городничий. Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: чёрные, неестественной величины! пришли, понюхали — и пошли прочь.
I had a sort of presentiment of it. Last night I kept dreaming of two rats—regular monsters! Upon my word, I never saw the likes of them—black and supernaturally big. They came in, sniffed, and then went away. (The Inspector, Act One)
In his memoir essay on Gogol (included in "Literary and Wordly Memoirs") Turgenev describes this scene in Gogol's reading:
С каким недоумением, с каким изумлением Гоголь произнёс знаменитую фразу Городничего о двух крысах (в самом начале пьесы): «Пришли, понюхали и пошли прочь!» — Он даже медленно оглянул нас, как бы спрашивая объяснения такого удивительного происшествия.
Gogol's play is directly alluded to in The Event. To her mother's remark that one could make a play of the whole story of Barbashin's unexpected release from prison and return to the city Troshcheykin's wife Lyubov' replies: "In a word, dear gentlemen, the inspector has come to our city:"
Антонина Павловна. Нет, правда. Можно было бы перенести на сцену, почти не меняя, только сгущая немножко. Первый акт: вот такое утро, как нынче было... Правда, вместо Ревшина я бы взяла другого вестника, менее трафаретного. Явился, скажем, забавный полицейский чиновник с красным носом или адвокат с еврейским акцентом. Или, наконец, какая-нибудь роковая красавица, которую Барбашин когда-то бросил. Всё это можно без труда подвзбить. А дальше, значит, развивается.
Любовь. Одним словом: господа, к нам в город приехал ревизор. Я вижу, что ты всю эту историю воспринимаешь как добавочный сюрприз по случаю твоего рождения. Молодец, мамочка! А как, по-твоему, развивается дальше? Будет стрельба? (Act Two)
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L