Subject
Shchyogolev in The Gift; Humbert Humbert in Lolita
From
Date
Body
In VN's novel Dar ("The Gift," 1937) Fyodor calls Boris Shchyogolev, Zina
Mertz's step-father who was a public persecutor in Russia, tvoy votchim
("your step-father"):
Вечером он был приглашен к Чернышевским, но Александра Яковлевна в последнюю
минуту его отменила: ее муж "лежал в гриппе" с очень высокой температурой.
Зина ушла с кем-то в кинематограф, так что он встретился с нею только на
следующий вечер. "Первый клин боком, - как сострил бы твой вотчим", -
ответил он на её вопрос о книге и (как писали в старину) передал ей вкратце
разговор в редакции. Возмущение, нежность к нему, желание чем-нибудь тотчас
помочь выразились у неё порывом возбужденной и предприимчивой энергии. "Ах,
так! - воскликнула она. - Хорошо же. Я добуду денег для издания, вот что я
сделаю". "Ужин ребёнку и гробик отцу", - сказал он, и в другое время она бы
обиделась на эту вольную шутку.
That night he was invited to the Chernyshevskis, but Alexandra Yakovlevna
put him off at the last minute: her husband was "down with flu" and "ran a
high temperature." Zina had gone to the cinema with someone so that he only
met her the next evening. " 'Kaput on the first try,' as your stepfather
would put it," he said in reply to her question about the manuscript and (as
they used to write in the old days) briefly recounted his conversation at
the editorial office. Indignation, tenderness toward him, the urge to help
him immediately, found expression with her in a burst of enterprising
energy. "Oh, that's how it is!" she exclaimed. "All right. I'll get the
money for publication, that's what I'll do."
"For the baby a meal, for the father a coffin," he said (transposing the
words in a line of Nekrasov's poem about the heroic wife who sells her body
to get her husband his supper), and another time she would have taken
offense at this bold joke. (Chapter Three)
An obsolete form of otchim (step-father), votchim is related to votchina
(inherited estate, lands; allodium, patrimony). In his memoir essay on
Loris-Melikov, Diktator na pokoe ("The Retired Dictator"), included in his
book Na kladbishchakh ("At Cemeteries," 1921) Vasiliy Nemirovich-Danchenko
quotes the words of Loris-Melikov (a colleague of Dmitri Nikolaevich
Nabokov, VN's grandfather who was State Minister of Justice in 1878-85) who
mentioned votchinnyi poryadok (patrimonialism) in the Tsarist Russia:
О последних годах Александра Второго Лорис-Меликов говорил мало.
-- Мне жаль. Он так много сделал и ещё больше хотел сделать для России. Он,
как все Романовы, был подозрителен, и этим пользовалась часто придворная
камарилья. Ведь она всегда сильнее самодержца. Самодержавие -- фикция.
Правят государствами не неограниченные монархи, а пронырливые и бессовестные
временщики и партии. Не надо трогать его память. На него, сверх того,
слишком большое влияние имели женщины. Вы помните, когда великий князь
главнокомандующий стоял с победоносною армией "у врат Царьграда". Султан уже
приказал готовить себе дворец в Бруссе, а казармы Константинополя очищать
для наших войск. И ведь не дали России этого удовлетворения за все пережитые
боевые невзгоды! Александр II упорно повторял одно и то же: "Я дал королеве
Виктории слово не входить в Византию!" Ведь не шесть же маленьких английских
крейсеров испугали нас тогда! Государь по какому-то случаю чувствовал себя
виновным перед нею и расплачивался Россией... Вотчинный порядок. Государь
освободил крепостных, но сам остался помещиком своей империи...
According to Loris-Melikov, Alexander II (after Peter I, the best Russian
tsar) had emancipated the serfs but himself had remained a landowner of his
own empire.
In "The Gift" Shchyogolev tells Fyodor that he too could have written a
novel. Its plot resembles that of VN's Lolita (1955):
Однажды, заметив исписанные листочки на столе у Федора Константиновича, он
сказал, взяв какой-то новый, прочувствованный тон: <Эх, кабы у меня было
времячко, я бы такой роман накатал: Из настоящей жизни. Вот представьте себе
такую историю: старый пёс, - но ещё в соку, с огнём, с жаждой счастья, -
знакомится с вдовицей, а у нее дочка, совсем еще девочка, - знаете, когда
еще ничего не оформилось, а уже ходит так, что с ума сойти. Бледненькая,
легонькая, под глазами синева, - и конечно на старого хрыча не смотрит. Что
делать? И вот, недолго думая, он, видите ли, на вдовице женится. Хорошо-с.
Вот, зажили втроем. Тут можно без конца описывать - соблазн, вечную пыточку,
зуд, безумную надежду. И в общем - просчёт. Время бежит-летит, он стареет,
она расцветает, - и ни черта. Пройдёт, бывало, рядом, обожжёт презрительным
взглядом. А? Чувствуете трагедию Достоевского? Эта история, видите ли,
произошла с одним моим большим приятелем, в некотором царстве, в некотором
самоварстве, во времена царя Гороха. Каково?> - и Борис Иванович, обратя в
сторону тёмные глаза, надул губы и издал меланхолический лопающийся звук.
Once, when he had noticed some written-up sheets of paper on Fyodor's desk,
he said, adopting a new heartfelt tone of voice: "Ah, if only I had a tick
or two, what a novel I'd whip off! From real life. Imagine this kind of
thing: an old dog-but still in his prime, fiery, thirsting for
happiness-gets to know a widow, and she has a daughter, still quite a little
girl-you know what I mean-when nothing is formed yet but already she has a
way of walking that drives you out of your mind-A slip of a girl, very fair,
pale, with blue under the eyes-and of course she doesn't even look at the
old goat. What to do? Well, not long thinking, he ups and marries the widow.
Okay. They settle down the three of them. Here you can go on
indefinitely-the temptation, the eternal torment, the itch, the mad hopes.
And the upshot-a miscalculation. Time flies, he gets older, she blossoms
out-and not a sausage. Just walks by and scorches you with a look of
contempt. Eh? D'you feel here a kind of Dostoevskian tragedy? That story,
you see, happened to a great friend of mine, once upon a time in fairyland
when Old King Cole was a merry old soul," and Boris Ivanovich, turning his
dark eyes away, pursed his lips and emitted a melancholy, bursting sound.
(Chapter Three)
The name Shchyogolev comes from shchyogol' (fop). In Chapter Ten of Eugene
Onegin Pushkin calls the tsar Alexander I (uncle of Alexander II) pleshivyi
shchyogol' ("a baldish fop"):
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щёголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
A ruler weak and wily,
a baldish fop, a foe of toil,
fortuitously by Fame befriended,
over us reigned then. (I: 1-4)
Alexander I died in Taganrog, a city in S Russia where thirty-five years
later Chekhov (whose grandfather was a serf) was born. O Chekhove ("On
Chekhov") is the first memoir essay in Nemirovich's book "At Cemeteries." At
the beginning Nemirovich says that he sees Chekhov in soft half-tints,
elusive like people in some of Murillo's paintings, and mentions southern
hazes in which the outlines lose their clarity and distinctness:
Не раз хотелось писать об Антоне Павловиче Чехове, но мне было так трудно
передать о нём мои воспоминания. Почему-то он мне представляется весь в
нежных полутонах, неуловимых, как некоторые Мурильевские картины, где в
сгущённых сумерках надо угадывать неясные фигуры.
На юге есть такие туманы: палевые, и в них теряется определённость и
чёткость очертаний. Образы писателя были определенны и выпуклы, но он сам,
удивительно зоркий наблюдатель струившейся мимо жизни, оставался в стороне
красивою и милою загадкою для тех, кто, как я, встречался с ним то часто за
границей, то с большими промежутками в России.
Tumany (pl. of tuman, "fog, haze") mentioned by Nemirovich bring to mind
Lolita's surname. According to John Ray, Jr. (the character in Lolita who
pens the Foreword), "Haze" only rhymes with the heroine's real surname:
While "Haze" only rhymes with the heroine's real surname, her first name is
too closely interwound with the inmost fiber of the book to allow one to
alter it - nor (as the reader will perceive for himself) is there any
practical necessity to do so.
In his Foreword to Humbert Humbert's manuscript John Ray compares the
author's cognomen to a mask through which two hypnotic eyes seem to glow:
Its author's bizarre cognomen is his own invention; and, of course, this
mask - through which two hypnotic eyes seem to glow - had to remain unlifted
in accordance with its wearer's wish.
The Russian spelling of Humbert Humbert is Gumbert Gumbert. In his memoir
essay on Milyutin, Otechestvennyi Tsintsinnat ("The Russian Cincinnatus"),
Nemirovich quotes the words of Milyutin who mentioned korol' Italii Gumbert
(the king of Italy Umberto I):
В Александре II предполагали начало прогрессивного паралича, хотя, кажется,
никаких задатков к этому у него не было. Глаза у него сделались точно
стеклянные, и он всегда шёл, глядя неподвижно и прямо перед собою, точно
ноги у него были заведены скрытым механизмом. Он не замечал на пути никаких
препятствий. Заботою окружавших было отодвигать по этой прямой линии столы,
стулья, всё, что он не видел или не удостаивал видеть. Потом я точно такие
глаза, широко открытые и бессмысленно стеклянные, встречал у короля Италии
Гумберта. У того и другого не мигающие и потому жуткие:
According to Milyutin, king Umberto's wide-open and senselessly glassy eyes
resembled those of Alexander II in the last years of his life.
The title of Nemirovich's essay on Milyutin brings to mind Cincinnatus C.,
the main character in VN's novel Priglashenie na kazn' ("Invitation to a
Beheading," 1935).
The mask to which John Ray compares Humbert Humbert's cognomen brings to
mind Chekhov's story Maska (1884) that Tolstoy listed among Chekhov's thirty
best stories. Chekhov and Dmitri Nikolaevich Nabokov died in 1904 (VN's
grandfather died on March 28, 1904, exactly eighteen years, day for day,
before VN's father who was assassinated in Berlin), Tolstoy died in 1910.
Humbert Humbert was born in 1910, in Paris.
The memoir essays in Nemirovich's book "At Cemeteries" include Moi vstrechi
s Nekrasovym ("My Meetings with Nekrasov"). In "The Gift" Fyodor quotes a
line (transposing the words) from Nekrasov's poem Edu li noch'yu po ulitse
tyomnoy: ("When at night I go in a carriage along a dark street:" 1847).
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,dana.dragunoiu@gmail.com,shvabrin@humnet.ucla.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L
Mertz's step-father who was a public persecutor in Russia, tvoy votchim
("your step-father"):
Вечером он был приглашен к Чернышевским, но Александра Яковлевна в последнюю
минуту его отменила: ее муж "лежал в гриппе" с очень высокой температурой.
Зина ушла с кем-то в кинематограф, так что он встретился с нею только на
следующий вечер. "Первый клин боком, - как сострил бы твой вотчим", -
ответил он на её вопрос о книге и (как писали в старину) передал ей вкратце
разговор в редакции. Возмущение, нежность к нему, желание чем-нибудь тотчас
помочь выразились у неё порывом возбужденной и предприимчивой энергии. "Ах,
так! - воскликнула она. - Хорошо же. Я добуду денег для издания, вот что я
сделаю". "Ужин ребёнку и гробик отцу", - сказал он, и в другое время она бы
обиделась на эту вольную шутку.
That night he was invited to the Chernyshevskis, but Alexandra Yakovlevna
put him off at the last minute: her husband was "down with flu" and "ran a
high temperature." Zina had gone to the cinema with someone so that he only
met her the next evening. " 'Kaput on the first try,' as your stepfather
would put it," he said in reply to her question about the manuscript and (as
they used to write in the old days) briefly recounted his conversation at
the editorial office. Indignation, tenderness toward him, the urge to help
him immediately, found expression with her in a burst of enterprising
energy. "Oh, that's how it is!" she exclaimed. "All right. I'll get the
money for publication, that's what I'll do."
"For the baby a meal, for the father a coffin," he said (transposing the
words in a line of Nekrasov's poem about the heroic wife who sells her body
to get her husband his supper), and another time she would have taken
offense at this bold joke. (Chapter Three)
An obsolete form of otchim (step-father), votchim is related to votchina
(inherited estate, lands; allodium, patrimony). In his memoir essay on
Loris-Melikov, Diktator na pokoe ("The Retired Dictator"), included in his
book Na kladbishchakh ("At Cemeteries," 1921) Vasiliy Nemirovich-Danchenko
quotes the words of Loris-Melikov (a colleague of Dmitri Nikolaevich
Nabokov, VN's grandfather who was State Minister of Justice in 1878-85) who
mentioned votchinnyi poryadok (patrimonialism) in the Tsarist Russia:
О последних годах Александра Второго Лорис-Меликов говорил мало.
-- Мне жаль. Он так много сделал и ещё больше хотел сделать для России. Он,
как все Романовы, был подозрителен, и этим пользовалась часто придворная
камарилья. Ведь она всегда сильнее самодержца. Самодержавие -- фикция.
Правят государствами не неограниченные монархи, а пронырливые и бессовестные
временщики и партии. Не надо трогать его память. На него, сверх того,
слишком большое влияние имели женщины. Вы помните, когда великий князь
главнокомандующий стоял с победоносною армией "у врат Царьграда". Султан уже
приказал готовить себе дворец в Бруссе, а казармы Константинополя очищать
для наших войск. И ведь не дали России этого удовлетворения за все пережитые
боевые невзгоды! Александр II упорно повторял одно и то же: "Я дал королеве
Виктории слово не входить в Византию!" Ведь не шесть же маленьких английских
крейсеров испугали нас тогда! Государь по какому-то случаю чувствовал себя
виновным перед нею и расплачивался Россией... Вотчинный порядок. Государь
освободил крепостных, но сам остался помещиком своей империи...
According to Loris-Melikov, Alexander II (after Peter I, the best Russian
tsar) had emancipated the serfs but himself had remained a landowner of his
own empire.
In "The Gift" Shchyogolev tells Fyodor that he too could have written a
novel. Its plot resembles that of VN's Lolita (1955):
Однажды, заметив исписанные листочки на столе у Федора Константиновича, он
сказал, взяв какой-то новый, прочувствованный тон: <Эх, кабы у меня было
времячко, я бы такой роман накатал: Из настоящей жизни. Вот представьте себе
такую историю: старый пёс, - но ещё в соку, с огнём, с жаждой счастья, -
знакомится с вдовицей, а у нее дочка, совсем еще девочка, - знаете, когда
еще ничего не оформилось, а уже ходит так, что с ума сойти. Бледненькая,
легонькая, под глазами синева, - и конечно на старого хрыча не смотрит. Что
делать? И вот, недолго думая, он, видите ли, на вдовице женится. Хорошо-с.
Вот, зажили втроем. Тут можно без конца описывать - соблазн, вечную пыточку,
зуд, безумную надежду. И в общем - просчёт. Время бежит-летит, он стареет,
она расцветает, - и ни черта. Пройдёт, бывало, рядом, обожжёт презрительным
взглядом. А? Чувствуете трагедию Достоевского? Эта история, видите ли,
произошла с одним моим большим приятелем, в некотором царстве, в некотором
самоварстве, во времена царя Гороха. Каково?> - и Борис Иванович, обратя в
сторону тёмные глаза, надул губы и издал меланхолический лопающийся звук.
Once, when he had noticed some written-up sheets of paper on Fyodor's desk,
he said, adopting a new heartfelt tone of voice: "Ah, if only I had a tick
or two, what a novel I'd whip off! From real life. Imagine this kind of
thing: an old dog-but still in his prime, fiery, thirsting for
happiness-gets to know a widow, and she has a daughter, still quite a little
girl-you know what I mean-when nothing is formed yet but already she has a
way of walking that drives you out of your mind-A slip of a girl, very fair,
pale, with blue under the eyes-and of course she doesn't even look at the
old goat. What to do? Well, not long thinking, he ups and marries the widow.
Okay. They settle down the three of them. Here you can go on
indefinitely-the temptation, the eternal torment, the itch, the mad hopes.
And the upshot-a miscalculation. Time flies, he gets older, she blossoms
out-and not a sausage. Just walks by and scorches you with a look of
contempt. Eh? D'you feel here a kind of Dostoevskian tragedy? That story,
you see, happened to a great friend of mine, once upon a time in fairyland
when Old King Cole was a merry old soul," and Boris Ivanovich, turning his
dark eyes away, pursed his lips and emitted a melancholy, bursting sound.
(Chapter Three)
The name Shchyogolev comes from shchyogol' (fop). In Chapter Ten of Eugene
Onegin Pushkin calls the tsar Alexander I (uncle of Alexander II) pleshivyi
shchyogol' ("a baldish fop"):
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щёголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
A ruler weak and wily,
a baldish fop, a foe of toil,
fortuitously by Fame befriended,
over us reigned then. (I: 1-4)
Alexander I died in Taganrog, a city in S Russia where thirty-five years
later Chekhov (whose grandfather was a serf) was born. O Chekhove ("On
Chekhov") is the first memoir essay in Nemirovich's book "At Cemeteries." At
the beginning Nemirovich says that he sees Chekhov in soft half-tints,
elusive like people in some of Murillo's paintings, and mentions southern
hazes in which the outlines lose their clarity and distinctness:
Не раз хотелось писать об Антоне Павловиче Чехове, но мне было так трудно
передать о нём мои воспоминания. Почему-то он мне представляется весь в
нежных полутонах, неуловимых, как некоторые Мурильевские картины, где в
сгущённых сумерках надо угадывать неясные фигуры.
На юге есть такие туманы: палевые, и в них теряется определённость и
чёткость очертаний. Образы писателя были определенны и выпуклы, но он сам,
удивительно зоркий наблюдатель струившейся мимо жизни, оставался в стороне
красивою и милою загадкою для тех, кто, как я, встречался с ним то часто за
границей, то с большими промежутками в России.
Tumany (pl. of tuman, "fog, haze") mentioned by Nemirovich bring to mind
Lolita's surname. According to John Ray, Jr. (the character in Lolita who
pens the Foreword), "Haze" only rhymes with the heroine's real surname:
While "Haze" only rhymes with the heroine's real surname, her first name is
too closely interwound with the inmost fiber of the book to allow one to
alter it - nor (as the reader will perceive for himself) is there any
practical necessity to do so.
In his Foreword to Humbert Humbert's manuscript John Ray compares the
author's cognomen to a mask through which two hypnotic eyes seem to glow:
Its author's bizarre cognomen is his own invention; and, of course, this
mask - through which two hypnotic eyes seem to glow - had to remain unlifted
in accordance with its wearer's wish.
The Russian spelling of Humbert Humbert is Gumbert Gumbert. In his memoir
essay on Milyutin, Otechestvennyi Tsintsinnat ("The Russian Cincinnatus"),
Nemirovich quotes the words of Milyutin who mentioned korol' Italii Gumbert
(the king of Italy Umberto I):
В Александре II предполагали начало прогрессивного паралича, хотя, кажется,
никаких задатков к этому у него не было. Глаза у него сделались точно
стеклянные, и он всегда шёл, глядя неподвижно и прямо перед собою, точно
ноги у него были заведены скрытым механизмом. Он не замечал на пути никаких
препятствий. Заботою окружавших было отодвигать по этой прямой линии столы,
стулья, всё, что он не видел или не удостаивал видеть. Потом я точно такие
глаза, широко открытые и бессмысленно стеклянные, встречал у короля Италии
Гумберта. У того и другого не мигающие и потому жуткие:
According to Milyutin, king Umberto's wide-open and senselessly glassy eyes
resembled those of Alexander II in the last years of his life.
The title of Nemirovich's essay on Milyutin brings to mind Cincinnatus C.,
the main character in VN's novel Priglashenie na kazn' ("Invitation to a
Beheading," 1935).
The mask to which John Ray compares Humbert Humbert's cognomen brings to
mind Chekhov's story Maska (1884) that Tolstoy listed among Chekhov's thirty
best stories. Chekhov and Dmitri Nikolaevich Nabokov died in 1904 (VN's
grandfather died on March 28, 1904, exactly eighteen years, day for day,
before VN's father who was assassinated in Berlin), Tolstoy died in 1910.
Humbert Humbert was born in 1910, in Paris.
The memoir essays in Nemirovich's book "At Cemeteries" include Moi vstrechi
s Nekrasovym ("My Meetings with Nekrasov"). In "The Gift" Fyodor quotes a
line (transposing the words) from Nekrasov's poem Edu li noch'yu po ulitse
tyomnoy: ("When at night I go in a carriage along a dark street:" 1847).
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,dana.dragunoiu@gmail.com,shvabrin@humnet.ucla.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L