Subject
cemeteries,
ghosts & Mrs. Richard F. Schiller in Lolita; King Victor,
Mascodagama & Prince Vseslav Zemski in Ada
ghosts & Mrs. Richard F. Schiller in Lolita; King Victor,
Mascodagama & Prince Vseslav Zemski in Ada
From
Date
Body
In his Foreword to Lolita (1955) John Ray, Jr., compares Humbert Humbert’s
bizarre cognomen to a mask through which two hypnotic eyes seem to glow:
Its author's bizarre cognomen is his own invention; and, of course, this
mask ― through which two hypnotic eyes seem to glow ― had to remain
unlifted in accordance with its wearer's wish.
In the next paragraph of his Foreword John Ray mentions cemeteries and
ghosts:
The caretakers of the various cemeteries involved report that no ghosts
walk.
In a letter of November 25, 1892, to Suvorin Chekhov mentions the ghost of
Hamlet’s father, who did not come and disturb the imagination for nothing:
У нас нет ?чего-то?, это справедливо, и это
значит, что поднимите подол нашей музе, и
Вы увидите там плоское место. Вспомните, ч
то писатели, которых мы называем вечными
или просто хорошими и которые пьянят нас,
имеют один общий и весьма важный признак:
они куда-то идут и Вас зовут туда же, и Вы ч
увствуете не умом, а всем своим существом,
что у них есть какая-то цель, как у тени от
ца Гамлета, которая приходила и тревожила
воображение. У одних, смотря по калибру, ц
ели ближайшие \xa8C крепостное право, освобож
дение родины, политика, красота или прост
о водка, как у Дениса Давыдова, у других це
ли отдалённые \xa8C Бог, загробная жизнь, счас
тье человечества и т. п. Лучшие из них реал
ьны и пишут жизнь такою, какая она есть, но
оттого, что каждая строчка пропитана, как
соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, как
ая есть, чувствуете ещё ту жизнь, какая до
лжна быть, и это пленяет Вас.
We lack “something,” that is true, and that means that, lift the robe of
our muse, and you will find within an empty void. Let me remind you that the
writers, who we say are for all time or are simply good, and who intoxicate
us, have one common and very important characteristic; they are going
towards something and are summoning you towards it, too, and you feel not
with your mind, but with your whole being, that they have some object, just
like the ghost of Hamlet's father, who did not come and disturb the
imagination for nothing. Some have more immediate objects―the abolition of
serfdom, the liberation of their country, politics, beauty, or simply vodka,
like Denis Davydov; others have remote objects―God, life beyond the grave,
the happiness of humanity, and so on. The best of them are realists and
paint life as it is, but, through every line’s being soaked in the
consciousness of an object, you feel, besides life as it is, the life which
ought to be, and that captivates you.
In his essay “On a Book Entitled Lolita” (1956) appended to the first
American edition of the novel VN mentions John Ray, the character in Lolita
who pens the Foreword, and defines aesthetic bliss (afforded by a genuine
work of art) as a sense of being somehow, somewhere, connected with other
states of being where art (curiosity, tenderness, kindness, ecstasy) is the
norm:
I am neither a reader nor a writer of didactic fiction, and, despite John
Ray’s assertion, Lolita has no moral in tow. For me a work of fiction
exists only insofar as it affords me aesthetic bliss, “that is a sense of
being somehow, somewhere, connected with other states of being where art
(curiosity, tenderness, kindness, ecstasy) is the norm.
O Chekhove (“On Chekhov”) is the first memoir essay in Vasiliy
Nemirovich-Danchenko’s book Na kladbishchakh (“At Cemeteries,” 1921).
Nemirovich’s memoir essay on D. I. Milyutin (1816-1912) included in his
book “At Cemeteries” is entitled Otechestvennyi Tsintsinnat (“The Russian
Cincinnatus”). Cincinnatus C. is the main character in VN’s novel
Priglashenie na kazn’ (“Invitation to a Beheading,” 1935). In a letter of
February 18, 1889, to Leontiev-Shcheglov (a fellow writer who compared
Chekhov to Prince Potyomkin, a favorite of Catherine II) Chekhov says that
he is Cincinnatus, not Potyomkin:
Голова моя занята мыслями о лете и даче. Д
енно и нощно мечтаю о хуторе. Я не Потёмки
н, а Цинциннат. Лежанье на сене и пойманны
й на удочку окунь удовлетворяют моё чувст
во гораздо осязательнее, чем рецензии и а
плодирующая галерея. Я, очевидно, урод и п
лебей.
In the same letter to Leontiev-Shcheglov Chekhov says that even Shakespeare
never heard praises like those that were lavished on his play Ivanov:
Вы в письме утешаете меня насчет ?Иванов
а?. Спасибо Вам, но уверяю Вас честным слов
ом, я покоен и совершенно удовлетворён те
м, что сделал и что получил. Я сделал то, чт
о мог и умел, ― стало быть, прав: глаза выше
лба не растут; получил же я не по заслугам,
больше, чем нужно. И Шекспиру не приходило
сь слышать тех речей, какие прослышал я.
A letter of November 24, 1887, to his brother Alexander, in which he
describes the unexpected success of the first performance of Ivanov, Chekhov
signed “Schiller Shekspirovich Goethe.”
In his Foreword to Lolita John Ray mentions Mrs. “Richard F. Schiller:”
Mrs. “Richard F. Schiller” died in childbed, giving birth to a stillborn
girl, on Christmas Day 1952, in Gray Star, a settlement in the remotest
Northwest.
Lolita’s married name hints at Friedrich Schiller, a German poet
(1759-1805). Shakespeare is the author of Richard II and Richard III.
Lolita’s mother, Charlotte Haze, has the same first name as the woman with
whom young Werther is in love in Goethe’s Die Leiden des jungen Werthers
(1774).
The Russian spelling of Humbert Humbert is Gumbert Gumbert. In his memoir
essay on Milyutin Nemirovich mentions korol’ Italii Gumbert (the king of
Italy Umberto I) whose wide-open and senselessly glassy eyes resembled those
of Alexander II in the last years of his life:
В Александре II предполагали начало прогр
ессивного паралича, хотя, кажется, никаки
х задатков к этому у него не было. Глаза у
него сделались точно стеклянные, и он все
гда шёл, глядя неподвижно и прямо перед со
бою, точно ноги у него были заведены скрыт
ым механизмом. Он не замечал на пути никак
их препятствий. Заботою окружавших было о
тодвигать по этой прямой линии столы, сту
лья, всё, что он не видел или не удостаивал
видеть. Потом я точно такие глаза, широко
открытые и бессмысленно стеклянные, встр
ечал у короля Италии Гумберта. У того и др
угого не мигающие и потому жуткие…
Alexander II and Umberto I both died in assassination. The name Milyutin
brings to mind Milyukov, a friend and colleague of Vladimir Dmitrievich
Nabokov (1870-1922), VN’s father who was assassinated when trying to
protect Milyukov from the terrorists.
According to Humbert Humbert, among the pseudonyms that he toyed with was
Otto Otto:
And I have toyed with many pseudonyms for myself before I hit on a
particularly apt one. There are in my notes “Otto Otto” and “Mesmer
Mesmer” and “Lambert Lambert,” but for some reason I think my choice
expresses the nastiness best. (2.36)
In his memoir essay on Milyutin Nemirovich mentions Otto von Bismarck and
his advice to Alexander II (who gave his word to Queen Victoria that the
Russian army would not enter Constantinople), beati possidentes (blessed are
the possessors):
Это "я дал слово императрице" долго и трев
ожно звучало в наших ушах. Тем более, что о
но было повторением другого такого же, но,
пожалуй, ещё более изменнического по отно
шению к родине. Вы помните, когда мы остан
овились в Сан-Стефано у ворот Царьграда? П
ришли англичане. Их была горсточка -- до см
ешного перед нашей победоносной армией. В
едь вы сами были там, на месте. И Галлиполи
был тоже в наших руках. Мы могли бы эти шес
ть маленьких мониторов не выпустить из Мр
аморного моря. Даже Бисмарк дал царю, едва
ли не в первый и не в последний раз, искрен
ний, дружеский совет: beati possidentes. Великий к
нязь Николай Николаевич умолял его согла
ситься на бескровное занятие Константино
поля. Армия дрожала от нетерпения -- ведь д
ля неё это было бы единственным заслуженн
ым удовольствием за всё перенесённое ею.
Скобелев из Сфунто-Георгио ночью прискак
ал к главнокомандующему, предложив ему се
йчас же занять город с его дивизией и завт
ра судить его, генерала, по всей строгости
военно-полевых законов, только не отдават
ь обратно Византии. Весь Петербург, вся Ро
ссия ждала этого заключительного аккорд
а, раз и навсегда решавшего кровавый вост
очный вопрос... И что же: мне и всем, всем ца
рь упорно повторял одно и то же:
-- Я дал королеве Виктории слово.
In his memoir essay on Loris-Melikov, Diktator na pokoe (“The Retired
Dictator”), also included in his book “At Cemeteries” Nemirovich quotes
the words of Loris-Melikov (a colleague of VN’s grandfather Dmitri
Nikolaevich Nabokov, State Minister of Justice in 1878-85) who said that
women always had a strong influence on Alexander II and who also mentioned
the tsar’s promise to Queen Victoria:
О последних годах Александра Второго Лор
ис-Меликов говорил мало.
-- Мне жаль. Он так много сделал и ещё больш
е хотел сделать для России. Он, как все Ром
ановы, был подозрителен, и этим пользовал
ась часто придворная камарилья. Ведь она
всегда сильнее самодержца. Самодержавие
-- фикция. Правят государствами не неогран
иченные монархи, а пронырливые и бессовес
тные временщики и партии. Не надо трогать
его память. На него, сверх того, слишком бо
льшое влияние имели женщины. Вы помните, к
огда великий князь главнокомандующий сто
ял с победоносною армией "у врат Царьград
а". Султан уже приказал готовить себе двор
ец в Бруссе, а казармы Константинополя оч
ищать для наших войск. И ведь не дали Росс
ии этого удовлетворения за все пережитые
боевые невзгоды! Александр II упорно повто
рял одно и то же: "Я дал королеве Виктории
слово не входить в Византию!" Ведь не шест
ь же маленьких английских крейсеров испу
гали нас тогда! Государь по какому-то случ
аю чувствовал себя виновным перед нею и р
асплачивался Россией... Вотчинный порядо
к. Государь освободил крепостных, но сам о
стался помещиком своей империи...
On Antiterra (aka Demonia, Earth’s twin planet on which VN’s novel Ada,
1969, is set) Queen Victoria is known as King Victor, a frequent guest of
floramors (one hundred palatial brothels built by David van Veen, a wealthy
architect of Flemish extraction, in memory of his grandson Eric, the author
of an essay ‘Villa Venus: an Organized Dream,’ 2.3). Describing his
performance in variety shows as Mascodagama, Van Veen (the narrator and main
character in Ada) mentions the owner of Windsor Castle (the residence of
British monarchs):
Dear Mr 'Vascodagama' received an invitation to Windsor Castle from its
owner, a bilateral descendant of Van's own ancestors, but he declined it,
suspecting (incorrectly, as it later transpired) the misprint to suggest
that his incognito had been divulged by one of the special detectives at
Chose - the same, perhaps, who had recently saved the psychiatrist P. O.
Tyomkin from the dagger of Prince Potyomkin, a mixed-up kid from Sebastopol,
Id. (1.30)
In his memoir essay on Chekhov Nemirovich quotes the words of Chekhov who in
jest compared himself to Vasco da Gama (the Portuguese navigator who
discovered the sea route from Portugal around the continent of Africa to
India):
-- А то ещё куда меня гонят? В Африку. Что я
Васко да Гама, что ли? Ведь это, слушайте ж
е, в опере хорошо... Ни за что не поеду. Тоже
нашли Стенли. Пусть Василий Иванович еде
т. Его мамка в детстве ушибла. Ему чем даль
ше, тем лучше... А я ни за что. Мало я черном
ази видал! Даже если мне ещё тарелку гречн
евой каши дадут, не поеду!
Van’s stage name blends Vasco da Gama with maska (Russ., mask). Maska
(1884) is a story by Chekhov. In a letter of May 25, 1903, to Chekhov Ilya
Tolstoy (Leo’s son) says that his father listed “The Mask” among
Chekhov’s thirty best stories. According to Ilya Tolstoy, the phrase
arkhitektor vinovat (the architect is to blame) was proverbial in the
Tolstoy family. Eric’s Villa Venus project was “derived from reading too
many erotic works found in a furnished house his grandfather [David van
Veen] had bought near Vence from Count Tolstoy, a Russian or Pole.” (2.3)
Humbert Humbert’s first wife Valeria was Polish. According to Humbert
Humbert, in comparison to Rita (a never quite sober girl whom HH picked up
at a darkishly burning bar between Montreal and New York after Lolita was
abducted from him), Valeria was a Schlegel and Charlotte a Hegel (2.26). In
Ada, Rita (a pretty Karaite from Chufut Kale, 1.30) is Van’s partner when
as Mascodagama he dances tango on his hands. In Chekhov’s story Volodya
bol’shoy i Volodya malen’kiy (The Two Volodyas, 1893) Rita is a spinster
who can drink any amount of wine and liquor without being drunk and who
tells scandalous anecdotes in a languid and tasteless way. In his memoir
essay on Chekhov Nemirovich mentions the painter Valeriy Jakobi who stayed
in the same Pension Russe in Nice and who loved to tell obscene anecdotes:
Я уже говорил о его великой страсти расск
азывать такие похабные анекдоты и повтор
ять старые заплесневевшие остроты, от кот
орых любого купеческого почтенного кладе
ного кота стошнило бы.
Он, впрочем, был очень добродушен. Раз А. П.
Чехов не выдержал и остановил его:
-- И когда вы перестанете первый своим ане
кдотам смеяться? Вы посмотрите, Максиму М
аксимовичу (Ковалевскому) плакать хочетс
я, а вы хохочете.
-- Разве не смешно?
-- Да ведь такие во блаженные памяти Импер
атриксы Елисавет царствование наши прапр
адедушки прапрабабушкам рассказывали, и
то на ухо. Точно вы бригадир с полинявшего
портрета в лавке старого старья у Сухарев
ской башни.
According to Chekhov (whose words are quoted by Nemirovich), such anecdotes
as told by Jakobi our great-great-grandfathers used to whisper in the ears
of our great-great-grandmothers in the reign of the Empress Elizabeth
(Peter’s daughter who reigned in 1741-62). Van’s and Ada’s
great-great-grandmother, Princess Sofia Zemski was born in 1755:
A former viceroy of Estoty, Prince Ivan Temnosiniy, father of the children’
s great-great-grandmother, Princess Sofia Zemski (1755\xa8C1809), and a direct
descendant of the Yaroslav rulers of pre-Tartar times, had a millennium-old
name that meant in Russian ‘dark blue.’ (1.1)
Chekhov compares Jakobi to a brigadier (obs., a rank between colonel and
general) from an old faded portrait in an antique shop. Soon after Van’s
first arrival at Ardis (Daniel Veen’s country estate) Ada points out to him
the portrait of her favorite ancestor, Prince Vseslav Zemski (who married
Sofia Temnosiniy in 1770, when she was fifteen):
Ada and Van returned to the ground floor ― this time all the way down the
sumptuous staircase. Of the many ancestors along the wall, she pointed out
her favorite, old Prince Vseslav Zemski (1699-1797), friend of Linnaeus and
author of Flora Ladorica, who was portrayed in rich oil holding his barely
pubescent bride and her blond doll in his satin lap. An enlarged photograph,
soberly framed, hung (rather incongruously, Van thought) next to the
rose-bud-lover in his embroidered coat. The late Sumerechnikov, American
precursor of the Lumière brothers, had taken Ada’s maternal uncle in
profile with upcheeked violin, a doomed youth, after his farewell concert.
(1.6)
“A doomed youth” mentioned by Van is his and Ada’s uncle Ivan, a
violinist who died young and famous. Chekhov is the author of Dyadya Vanya
(“Uncle Vanya,” 1890), a play, and Skripka Rotshilda (“Rothschild’s
Violin,” 1894).
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,dana.dragunoiu@gmail.com,shvabrin@humnet.ucla.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L
bizarre cognomen to a mask through which two hypnotic eyes seem to glow:
Its author's bizarre cognomen is his own invention; and, of course, this
mask ― through which two hypnotic eyes seem to glow ― had to remain
unlifted in accordance with its wearer's wish.
In the next paragraph of his Foreword John Ray mentions cemeteries and
ghosts:
The caretakers of the various cemeteries involved report that no ghosts
walk.
In a letter of November 25, 1892, to Suvorin Chekhov mentions the ghost of
Hamlet’s father, who did not come and disturb the imagination for nothing:
У нас нет ?чего-то?, это справедливо, и это
значит, что поднимите подол нашей музе, и
Вы увидите там плоское место. Вспомните, ч
то писатели, которых мы называем вечными
или просто хорошими и которые пьянят нас,
имеют один общий и весьма важный признак:
они куда-то идут и Вас зовут туда же, и Вы ч
увствуете не умом, а всем своим существом,
что у них есть какая-то цель, как у тени от
ца Гамлета, которая приходила и тревожила
воображение. У одних, смотря по калибру, ц
ели ближайшие \xa8C крепостное право, освобож
дение родины, политика, красота или прост
о водка, как у Дениса Давыдова, у других це
ли отдалённые \xa8C Бог, загробная жизнь, счас
тье человечества и т. п. Лучшие из них реал
ьны и пишут жизнь такою, какая она есть, но
оттого, что каждая строчка пропитана, как
соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, как
ая есть, чувствуете ещё ту жизнь, какая до
лжна быть, и это пленяет Вас.
We lack “something,” that is true, and that means that, lift the robe of
our muse, and you will find within an empty void. Let me remind you that the
writers, who we say are for all time or are simply good, and who intoxicate
us, have one common and very important characteristic; they are going
towards something and are summoning you towards it, too, and you feel not
with your mind, but with your whole being, that they have some object, just
like the ghost of Hamlet's father, who did not come and disturb the
imagination for nothing. Some have more immediate objects―the abolition of
serfdom, the liberation of their country, politics, beauty, or simply vodka,
like Denis Davydov; others have remote objects―God, life beyond the grave,
the happiness of humanity, and so on. The best of them are realists and
paint life as it is, but, through every line’s being soaked in the
consciousness of an object, you feel, besides life as it is, the life which
ought to be, and that captivates you.
In his essay “On a Book Entitled Lolita” (1956) appended to the first
American edition of the novel VN mentions John Ray, the character in Lolita
who pens the Foreword, and defines aesthetic bliss (afforded by a genuine
work of art) as a sense of being somehow, somewhere, connected with other
states of being where art (curiosity, tenderness, kindness, ecstasy) is the
norm:
I am neither a reader nor a writer of didactic fiction, and, despite John
Ray’s assertion, Lolita has no moral in tow. For me a work of fiction
exists only insofar as it affords me aesthetic bliss, “that is a sense of
being somehow, somewhere, connected with other states of being where art
(curiosity, tenderness, kindness, ecstasy) is the norm.
O Chekhove (“On Chekhov”) is the first memoir essay in Vasiliy
Nemirovich-Danchenko’s book Na kladbishchakh (“At Cemeteries,” 1921).
Nemirovich’s memoir essay on D. I. Milyutin (1816-1912) included in his
book “At Cemeteries” is entitled Otechestvennyi Tsintsinnat (“The Russian
Cincinnatus”). Cincinnatus C. is the main character in VN’s novel
Priglashenie na kazn’ (“Invitation to a Beheading,” 1935). In a letter of
February 18, 1889, to Leontiev-Shcheglov (a fellow writer who compared
Chekhov to Prince Potyomkin, a favorite of Catherine II) Chekhov says that
he is Cincinnatus, not Potyomkin:
Голова моя занята мыслями о лете и даче. Д
енно и нощно мечтаю о хуторе. Я не Потёмки
н, а Цинциннат. Лежанье на сене и пойманны
й на удочку окунь удовлетворяют моё чувст
во гораздо осязательнее, чем рецензии и а
плодирующая галерея. Я, очевидно, урод и п
лебей.
In the same letter to Leontiev-Shcheglov Chekhov says that even Shakespeare
never heard praises like those that were lavished on his play Ivanov:
Вы в письме утешаете меня насчет ?Иванов
а?. Спасибо Вам, но уверяю Вас честным слов
ом, я покоен и совершенно удовлетворён те
м, что сделал и что получил. Я сделал то, чт
о мог и умел, ― стало быть, прав: глаза выше
лба не растут; получил же я не по заслугам,
больше, чем нужно. И Шекспиру не приходило
сь слышать тех речей, какие прослышал я.
A letter of November 24, 1887, to his brother Alexander, in which he
describes the unexpected success of the first performance of Ivanov, Chekhov
signed “Schiller Shekspirovich Goethe.”
In his Foreword to Lolita John Ray mentions Mrs. “Richard F. Schiller:”
Mrs. “Richard F. Schiller” died in childbed, giving birth to a stillborn
girl, on Christmas Day 1952, in Gray Star, a settlement in the remotest
Northwest.
Lolita’s married name hints at Friedrich Schiller, a German poet
(1759-1805). Shakespeare is the author of Richard II and Richard III.
Lolita’s mother, Charlotte Haze, has the same first name as the woman with
whom young Werther is in love in Goethe’s Die Leiden des jungen Werthers
(1774).
The Russian spelling of Humbert Humbert is Gumbert Gumbert. In his memoir
essay on Milyutin Nemirovich mentions korol’ Italii Gumbert (the king of
Italy Umberto I) whose wide-open and senselessly glassy eyes resembled those
of Alexander II in the last years of his life:
В Александре II предполагали начало прогр
ессивного паралича, хотя, кажется, никаки
х задатков к этому у него не было. Глаза у
него сделались точно стеклянные, и он все
гда шёл, глядя неподвижно и прямо перед со
бою, точно ноги у него были заведены скрыт
ым механизмом. Он не замечал на пути никак
их препятствий. Заботою окружавших было о
тодвигать по этой прямой линии столы, сту
лья, всё, что он не видел или не удостаивал
видеть. Потом я точно такие глаза, широко
открытые и бессмысленно стеклянные, встр
ечал у короля Италии Гумберта. У того и др
угого не мигающие и потому жуткие…
Alexander II and Umberto I both died in assassination. The name Milyutin
brings to mind Milyukov, a friend and colleague of Vladimir Dmitrievich
Nabokov (1870-1922), VN’s father who was assassinated when trying to
protect Milyukov from the terrorists.
According to Humbert Humbert, among the pseudonyms that he toyed with was
Otto Otto:
And I have toyed with many pseudonyms for myself before I hit on a
particularly apt one. There are in my notes “Otto Otto” and “Mesmer
Mesmer” and “Lambert Lambert,” but for some reason I think my choice
expresses the nastiness best. (2.36)
In his memoir essay on Milyutin Nemirovich mentions Otto von Bismarck and
his advice to Alexander II (who gave his word to Queen Victoria that the
Russian army would not enter Constantinople), beati possidentes (blessed are
the possessors):
Это "я дал слово императрице" долго и трев
ожно звучало в наших ушах. Тем более, что о
но было повторением другого такого же, но,
пожалуй, ещё более изменнического по отно
шению к родине. Вы помните, когда мы остан
овились в Сан-Стефано у ворот Царьграда? П
ришли англичане. Их была горсточка -- до см
ешного перед нашей победоносной армией. В
едь вы сами были там, на месте. И Галлиполи
был тоже в наших руках. Мы могли бы эти шес
ть маленьких мониторов не выпустить из Мр
аморного моря. Даже Бисмарк дал царю, едва
ли не в первый и не в последний раз, искрен
ний, дружеский совет: beati possidentes. Великий к
нязь Николай Николаевич умолял его согла
ситься на бескровное занятие Константино
поля. Армия дрожала от нетерпения -- ведь д
ля неё это было бы единственным заслуженн
ым удовольствием за всё перенесённое ею.
Скобелев из Сфунто-Георгио ночью прискак
ал к главнокомандующему, предложив ему се
йчас же занять город с его дивизией и завт
ра судить его, генерала, по всей строгости
военно-полевых законов, только не отдават
ь обратно Византии. Весь Петербург, вся Ро
ссия ждала этого заключительного аккорд
а, раз и навсегда решавшего кровавый вост
очный вопрос... И что же: мне и всем, всем ца
рь упорно повторял одно и то же:
-- Я дал королеве Виктории слово.
In his memoir essay on Loris-Melikov, Diktator na pokoe (“The Retired
Dictator”), also included in his book “At Cemeteries” Nemirovich quotes
the words of Loris-Melikov (a colleague of VN’s grandfather Dmitri
Nikolaevich Nabokov, State Minister of Justice in 1878-85) who said that
women always had a strong influence on Alexander II and who also mentioned
the tsar’s promise to Queen Victoria:
О последних годах Александра Второго Лор
ис-Меликов говорил мало.
-- Мне жаль. Он так много сделал и ещё больш
е хотел сделать для России. Он, как все Ром
ановы, был подозрителен, и этим пользовал
ась часто придворная камарилья. Ведь она
всегда сильнее самодержца. Самодержавие
-- фикция. Правят государствами не неогран
иченные монархи, а пронырливые и бессовес
тные временщики и партии. Не надо трогать
его память. На него, сверх того, слишком бо
льшое влияние имели женщины. Вы помните, к
огда великий князь главнокомандующий сто
ял с победоносною армией "у врат Царьград
а". Султан уже приказал готовить себе двор
ец в Бруссе, а казармы Константинополя оч
ищать для наших войск. И ведь не дали Росс
ии этого удовлетворения за все пережитые
боевые невзгоды! Александр II упорно повто
рял одно и то же: "Я дал королеве Виктории
слово не входить в Византию!" Ведь не шест
ь же маленьких английских крейсеров испу
гали нас тогда! Государь по какому-то случ
аю чувствовал себя виновным перед нею и р
асплачивался Россией... Вотчинный порядо
к. Государь освободил крепостных, но сам о
стался помещиком своей империи...
On Antiterra (aka Demonia, Earth’s twin planet on which VN’s novel Ada,
1969, is set) Queen Victoria is known as King Victor, a frequent guest of
floramors (one hundred palatial brothels built by David van Veen, a wealthy
architect of Flemish extraction, in memory of his grandson Eric, the author
of an essay ‘Villa Venus: an Organized Dream,’ 2.3). Describing his
performance in variety shows as Mascodagama, Van Veen (the narrator and main
character in Ada) mentions the owner of Windsor Castle (the residence of
British monarchs):
Dear Mr 'Vascodagama' received an invitation to Windsor Castle from its
owner, a bilateral descendant of Van's own ancestors, but he declined it,
suspecting (incorrectly, as it later transpired) the misprint to suggest
that his incognito had been divulged by one of the special detectives at
Chose - the same, perhaps, who had recently saved the psychiatrist P. O.
Tyomkin from the dagger of Prince Potyomkin, a mixed-up kid from Sebastopol,
Id. (1.30)
In his memoir essay on Chekhov Nemirovich quotes the words of Chekhov who in
jest compared himself to Vasco da Gama (the Portuguese navigator who
discovered the sea route from Portugal around the continent of Africa to
India):
-- А то ещё куда меня гонят? В Африку. Что я
Васко да Гама, что ли? Ведь это, слушайте ж
е, в опере хорошо... Ни за что не поеду. Тоже
нашли Стенли. Пусть Василий Иванович еде
т. Его мамка в детстве ушибла. Ему чем даль
ше, тем лучше... А я ни за что. Мало я черном
ази видал! Даже если мне ещё тарелку гречн
евой каши дадут, не поеду!
Van’s stage name blends Vasco da Gama with maska (Russ., mask). Maska
(1884) is a story by Chekhov. In a letter of May 25, 1903, to Chekhov Ilya
Tolstoy (Leo’s son) says that his father listed “The Mask” among
Chekhov’s thirty best stories. According to Ilya Tolstoy, the phrase
arkhitektor vinovat (the architect is to blame) was proverbial in the
Tolstoy family. Eric’s Villa Venus project was “derived from reading too
many erotic works found in a furnished house his grandfather [David van
Veen] had bought near Vence from Count Tolstoy, a Russian or Pole.” (2.3)
Humbert Humbert’s first wife Valeria was Polish. According to Humbert
Humbert, in comparison to Rita (a never quite sober girl whom HH picked up
at a darkishly burning bar between Montreal and New York after Lolita was
abducted from him), Valeria was a Schlegel and Charlotte a Hegel (2.26). In
Ada, Rita (a pretty Karaite from Chufut Kale, 1.30) is Van’s partner when
as Mascodagama he dances tango on his hands. In Chekhov’s story Volodya
bol’shoy i Volodya malen’kiy (The Two Volodyas, 1893) Rita is a spinster
who can drink any amount of wine and liquor without being drunk and who
tells scandalous anecdotes in a languid and tasteless way. In his memoir
essay on Chekhov Nemirovich mentions the painter Valeriy Jakobi who stayed
in the same Pension Russe in Nice and who loved to tell obscene anecdotes:
Я уже говорил о его великой страсти расск
азывать такие похабные анекдоты и повтор
ять старые заплесневевшие остроты, от кот
орых любого купеческого почтенного кладе
ного кота стошнило бы.
Он, впрочем, был очень добродушен. Раз А. П.
Чехов не выдержал и остановил его:
-- И когда вы перестанете первый своим ане
кдотам смеяться? Вы посмотрите, Максиму М
аксимовичу (Ковалевскому) плакать хочетс
я, а вы хохочете.
-- Разве не смешно?
-- Да ведь такие во блаженные памяти Импер
атриксы Елисавет царствование наши прапр
адедушки прапрабабушкам рассказывали, и
то на ухо. Точно вы бригадир с полинявшего
портрета в лавке старого старья у Сухарев
ской башни.
According to Chekhov (whose words are quoted by Nemirovich), such anecdotes
as told by Jakobi our great-great-grandfathers used to whisper in the ears
of our great-great-grandmothers in the reign of the Empress Elizabeth
(Peter’s daughter who reigned in 1741-62). Van’s and Ada’s
great-great-grandmother, Princess Sofia Zemski was born in 1755:
A former viceroy of Estoty, Prince Ivan Temnosiniy, father of the children’
s great-great-grandmother, Princess Sofia Zemski (1755\xa8C1809), and a direct
descendant of the Yaroslav rulers of pre-Tartar times, had a millennium-old
name that meant in Russian ‘dark blue.’ (1.1)
Chekhov compares Jakobi to a brigadier (obs., a rank between colonel and
general) from an old faded portrait in an antique shop. Soon after Van’s
first arrival at Ardis (Daniel Veen’s country estate) Ada points out to him
the portrait of her favorite ancestor, Prince Vseslav Zemski (who married
Sofia Temnosiniy in 1770, when she was fifteen):
Ada and Van returned to the ground floor ― this time all the way down the
sumptuous staircase. Of the many ancestors along the wall, she pointed out
her favorite, old Prince Vseslav Zemski (1699-1797), friend of Linnaeus and
author of Flora Ladorica, who was portrayed in rich oil holding his barely
pubescent bride and her blond doll in his satin lap. An enlarged photograph,
soberly framed, hung (rather incongruously, Van thought) next to the
rose-bud-lover in his embroidered coat. The late Sumerechnikov, American
precursor of the Lumière brothers, had taken Ada’s maternal uncle in
profile with upcheeked violin, a doomed youth, after his farewell concert.
(1.6)
“A doomed youth” mentioned by Van is his and Ada’s uncle Ivan, a
violinist who died young and famous. Chekhov is the author of Dyadya Vanya
(“Uncle Vanya,” 1890), a play, and Skripka Rotshilda (“Rothschild’s
Violin,” 1894).
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,dana.dragunoiu@gmail.com,shvabrin@humnet.ucla.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L