In VN’s play Izobretenie Val’sa (“The Waltz Invention,” 1938) the fat whore (one of the five whores procured by Son, the journalist who runs errands for Waltz) sings a sad song to the tune of a popular “romance” Otoydi, ne glyadi (“Go away, do not Look”):
Толстая (начинает вдруг петь, -- на мотив "Отойди, не гляди").
Темнота и паром,
и вдали огоньки,
и прощанье навек
у широкой реки.
И поёт человек
неизвестный вдали...
Я держала тебя,
но тебя увели...
Только волны, дробя
отраженья огней,
только крики солдат
да бряцанье цепей
в темноте мне твердят,
что вся жизнь моя -- прах,
что увозит паром
удальца в кандалах…
Вальс. Странная песня! Грустная песня! Боже мой -- я что-то вспоминаю... Ведь я знаю эти слова... Да, конечно! Это мои стихи... Мои! (Act Three)
“A strange song! A sad song!” Waltz suddenly realizes that he knows these words and says that he himself composed these verses. According to Waltz, he burnt his juvenile verses:
Из шкафа выходит Сон, журналист. Его может играть женщина.
Сон. Не могу больше слушать эту канитель. Да-да, господин министр, сознаю, что моё появление не совсем прилично, но не буду вам напоминать, сколько я исполнил ваших секретных поручений в газетной области и как крепко умею держать красный язык за белыми зубами. Коллега Вальс, моя фамилия Сон, -- не путайте меня с фельетонистом Зоном, это совсем другой коленкор. Руку!
Полковник. Бесстыдник! Вывести его?
Министр. Мне всё равно. Оставьте... Душа в смятении... Я сейчас рад всякому советнику.
Вальс. Вот вам моя рука. Только -- почему вы меня назвали коллегой? Я в газетах никогда не писал, а свои юношеские стихи я сжёг. (Act One)
The fate of Waltz’s poetry brings to mind the second volume of Gogol’s Myortvye Dushi (“Dead Souls”) burnt by the author. In his poem Ona sidela na polu… (“She was sitting on the floor…” 1858) Tyutchev compares old love letters to cold ashes and mentions dushi (the souls) that look from a height at their cast bodies:
Она сидела на полу
И груду писем разбирала —
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала —
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела —
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело...
О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо-пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!..
Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени, —
И страшно-грустно стало мне,
Как от присущей милой тени.
She sat upon the floor
Looking through a pile of letters,
She took them up and tossed them
Like so many cold ashes.
She took the familiar pages
And gazed at them strangely,
The way souls look from above
At their discarded bodies . . .
O, how much life was in them,
Life irrevocably lived!
O, how many bitter moments,
How much love and joy now dead! . . .
I stood silently aside
Ready to fall on my knees,
And I grew terribly sad,
As if in the presence of a dear shade.
She took burnt sheets
And looked at them so oddly,
As souls look from a height
At their cast bodies.
In his poem Tyutchev mentions lyubov’ (love). The action in “The Waltz Invention” takes place in a dream that Lyubov’ (a character in VN’s play Sobytie, “The Event,” the wife of the portrait painter Troshcheykin) dreams in the “sleep of death” after stabbing herself on her dead son’s fifth birthday. Lyubov’s soul looks from a height at her cast body. This becomes evident when Gerb (one of the eleven generals “The Waltz Invention”) recites K dushe ("To the Soul"), a poem by Turvalski:
Министр. Неудивительно, что не слышали. Я повторю. Каков, по вашему мнению... Вы, Бруг, кажется, поднимаете руку. Нет? Очень жаль. Садитесь, Гриб. Плохо! Герб, пожалуйста.
Герб. К душе
Как ты, душа, нетерпелива,
Как бурно просишься домой --
Вон из построенной на диво,
Но тесной клетки костяной!
Пойми же, мне твой дом неведом,
Мне и пути не разглядеть, --
И можно ль за тобою следом
С такой добычею лететь!
Министр. Вы что -- в своём уме?
Герб. Стихотворение Турвальского. Было задано. (Act Two)
The name Turvalski comes from tur val'sa. In Tolstoy's Anna Karenin (1875-77) Korsunski (who compares himself and his wife to the white wolves whom everybody knows) offers Anna Arkadievna tur val'sa (to dance a waltz with him):
- Это одна из моих вернейших помощниц, - сказал Корсунский, кланяясь Анне Аркадьевне, которой он не видал ещё. - Княжна помогает сделать бал весёлым и прекрасным. Анна Аркадьевна, тур вальса, - сказал он, нагибаясь.
- А вы знакомы? - спросил хозяин.
- С кем мы не знакомы? Мы с женой как белые волки, нас все знают, - отвечал Корсунский. - Тур вальса, Анна Аркадьевна. (Part One, chapter XXII)
The heroine of Tolstoy’s novel commits suicide. According to the Colonel (a character in “The Waltz Invention”), Waltz has bystryi volchiy vzglyad (“that quick glance of a wolf”):
Министр. Каков, а?
Полковник. Что ж, -- самый дешёвый сорт душевнобольного.
Министр. Экая гадость! Отныне буду требовать предварительного медицинского освидетельствования от посетителей. А Бергу я сейчас намылю голову.
Полковник. Я как-то сразу заметил, что -- сумасшедший. По одежде даже видно. И этот быстрый волчий взгляд... Знаете, я пойду посмотреть -- боюсь, он наскандалит в приёмной. (Уходит.) (Act One)
The romance Otoydi, ne glyadi (https://www.google.ru/url?sa=t&rct=j&q=&esrc=s&source=web&cd=1&cad=rja&uact=8&ved=0ahUKEwjRwqSU7vvQAhWEOSwKHXj5D8sQtwIIGjAA&url=https%3A%2F%2Fwww.youtube.com%2Fwatch%3Fv%3DVSKIMVw3OIo&usg=AFQjCNFmaMXk_AdApE8UD_bQimESC5z2hQ&bvm=bv.142059868,d.bGg) ends as follows:
Нет! с ума я сойду,
Обожая тебя,
Не ручаюсь, убью
И тебя, и себя,
Отойди, отойди!
No! I will go mad,
Adoring you.
I cannot vouch for myself:
I will kill you and me.
Go away, go away!
Alexey Sklyarenko