In VN’s story Lik (1939) the protagonist has an incurable heart ailment:
Его родители умерли, жил он один, любовь и дружбы, перепадавшие ему, все были какие-то сквозные, никто к нему не писал писем просто так, потому что хочется, никто не интересовался его заботами живее его самого, и, когда недавно он узнал от двух докторов -- француза и русского, -- что у него, как у многих литературных героев, неизлечимая болезнь сердца, как-то не к кому было пойти и пожаловаться на незаслуженную шаткость его, его бытия, когда улицы так и кишат здоровенными стариками.
His parents were dead. He lived alone. There was always something sleazy about the loves and friendships that came his way. Nobody wrote gossipy letters to him, nobody took a greater interest in his worries than he himself, and there was no one to go when he learned from two doctors, a Frenchman and a Russian, that (like many protagonists) he had an incurable heart ailment – while the streets were virtually swarming with robust oldsters.
Alexander Lik is the stage name of a Russian actor. In the Russian original of his story VN does not tell us Lik’s real name (Lavrentiy Ivanovich Kruzhevnitsyn in the English version). Koldunov (Lik’s schoolmate and tormentor) addresses Lik “Sasha” (a diminutive of Aleksandr; in the English version Koldunov addresses Lik “Lavrusha”). Alexander Blok’s friends and relatives called the poet “Sasha.”
In his essay Pamyati Aleksndra Bloka (“In Memory of Alexander Blok,” 1921) Andrey Bely (the penname of Boris Bugaev, 1880-1934) mentions serdtse (the heart) of Blok’s poetical organism, lik (the face) and imya (the name) of Blok’s muse:
Почтить память Блока поэта - найти смысл его Музы: нащупать сердце его поэтического организма и пережить это сердце в биениях личной жизни его; эта личная жизнь Музы Блока выражается в образе, как лик, как индивидуальное имя. Лик, имя Музы поэта - конкретный разум его. Поэзия есть философия конкретного разума.
Blok is the author of Na pole Kulikovom (“In the Field of Kulikovo,” 1908), a cycle of five poems. In his essay on Blok Andrey Bely mentions a deeply prophetical note of the tremendous “Field of Kulikovo:”
Блок именно потому написал Двенадцать", что был он автором и стихов о Прекрасной Даме, и автором "Незнакомки", и автором "Балаганчика". Это значит понять, ухватить: связующий нерв между надрывом, карнавальной иронией Пьеро, Арлекина и глубоко пророческой нотой огромного "Куликова Поля" и "Скифов".
As I pointed out before, Lik’s real name seems to be Kulikov. As to Koldunov, his name comes from koldun (sorcerer). Koldun and Katerina (Danilo’s young wife) are characters in Gogol's stroy Strashnaya mest' ("A Terrible Vengeance," 1832). According to Koldunov, his wife Katya (a diminutive of Ekaterina) was once a pretty woman.
In Masterstvo Gogolya ("Gogol's Craftsmanship," 1934) Andrey Bely asks: Cto est’ koldun? (What koldun is?) and answers: Neizvestno chto (No one knows what). According to Koldunov, Lik khodit gogolem (goes swaggering around):
Вот ты, например, чем ты лучше меня? А ходишь гоголем, в отелях живешь, актрис, должно быть, взасос...
Take you, for instance – what makes you better than me? You go swaggering around, living in hotels, smooching with actresses…
In his poem Vozmezdie (“Retribution,” 1910-21) Alexander Blok compares Pobedonostsev (the Ober-Procurator of the Holy Synod) to koldun and mentions divnyi krug (a wondrous circle) with which Pobedonostsev outlined Russia:
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простёр совиные крыла,
И не было ни дня, ни ночи
А только — тень огромных крыл;
Он дивным кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи
Стеклянным взором колдуна... (Chapter Two, Introduction)
Krug (“The Circle,” 1936) is a story by VN. Its main character, Innokentiy, is the son of Ilya Ilyich Bychkov, a village schoolmaster. The name Bychkov comes from bychok, which means “steer, bull-calf” and “Gobius” (a small fish in the Black Sea). In “The Circle” Innokentiy goes fishing with Vasiliy, the blacksmith’s son. According to Koldunov, he and Lik used to catch bychki (gobies) in childhood:
– Помнишь, Саша, как мы с тобой бычков ловили? Абсолютно ясно. Одно из лучших воспоминаний. Да.
Лик твёрдо знал, что с Колдуновым никогда в детстве рыбы не уживал, но растерянность, скука, застенчивость помешали ему уличить этого чужого человека в присвоении несуществующего прошлого.
“Remember, Lavrusha, how we used to catch gobies together? As clear as if it happened yesterday. One of my fondest memories. Yes.”
Lik knew perfectly well that he had never fished with Koldunov, but confusion, ennui, and timidity prevented him from accusing this stranger of appropriating a nonexistent past.
Krasnyi bychok (“The Red Bull-Calf,” 1928) is a poem by Marina Tsvetaev. In Tsvetaev’s memoir essay on Andrey Bely, Plennyi dukh (“A Captive Spirit,” 1934), Bely points out that his real name comes from bugay (bull) and mentions krug (the circle):
Мы—профессорские дети. Вы понимаете, что это значит: профессорские дети? Это ведь целый круг, целое Credo. (Углубляющая пауза.) Вы не можете понять, как вы меня обрадовали. Я ведь всю жизнь, не знаю почему, один был профессорский сын, и это на мне было, как клеймо, — о, я ничего не хочу дурного сказать о профессорах, я иногда думаю, что я сам профессор, самый настоящий профессор — но, всё-таки одиноко? Schicksalschwer? Если уж непременно нужно быть чьим-то сыном, я бы предпочёл, как Андерсен, быть сыном гробовщика. Или наборщика… Честное слово. Чистота и уют ремесла. Вы этого не ощущаете клеймом? Нет, конечно, вы же — дочь. Вы не несете на себе тяжести преемственности. Вы — просто вышли замуж, сразу замуж — да. А сын может только жениться, и это совсем не то, тогда его жена — жена сына профессора Бугаева. (Шёпотом:) А бугай, это — бык. (И, уже громко, с обворожительной улыбкой:) Производитель.
The title of Marina Tsvetaev’s poem brings to mind the proverbial skazka pro belogo bychka (“A Tale about the White Bull”). In his translation of Lewis Carroll’s Alice in The Wonderland, Anya v strane chudes (1923), VN mentions skazka pro belogo bychka:
Гусеница и Аня долго смотрели друг на друга молча. Наконец Гусеница вынула кальян изо рта и обратилась к Ане томным, сонным голосом:
- Кто ты? - спросила Гусеница.
Это было не особенно подбадривающим началом для разговора.
Аня отвечала несколько застенчиво: "Я... я не совсем точно знаю, кем я была, когда встала утром, а кроме того, с тех пор я несколько раз "менялась".
- Что ты хочешь сказать этим? - сердито отчеканила Гусеница. - Объяснись!
- В том-то и дело, что мне трудно себя объяснить, - отвечала Аня, - потому что, видите ли, я - не я.
- Я не вижу, - сухо сказала Гусеница.
- Я боюсь, что не могу выразиться яснее, - очень вежливо ответила Аня. - Начать с того, что я сама ничего не понимаю: это так сложно и неприятно - менять свой рост по нескольку раз в день.
- Не нахожу. - молвила Гусеница.
- Может быть, вы этого сейчас не находите, - сказала Аня, - но когда вам придётся превратиться в куколку - а это, вы знаете, неизбежно - а после в бабочку, то вы, наверное, почувствуете себя скверно.
- Ничуть, - ответила Гусеница.
- Ну, тогда у вас, вероятно, другой характер, - подхватила Аня. - Знаю одно: мне бы это показалось чрезвычайно странным.
- Тебе? - презрительно проговорила Гусеница. - Кто ты?
И разговор таким образом обратился в сказку про белого бычка. (Chapter Five, “Advice from a Caterpillar”)
Alexey Sklyarenko