In VN’s story Lik (1939) Koldunov’s schoolmates dubbed him “The Crocodile:”
И не только случалось, что Колдунов являлся ему в собственном виде, в обстановке отрочества, наскоро составленной сном из таких аксессуаров, как парта, чёрная доска, сухая, лёгкая губка; кроме этих бытовых снов, случались и сны романтические, даже декадентские, т. е. лишённые явного присутствия Колдунова, но зашифрованные им, пропитанные его гнетущим духом или полные как бы слухов о нём, положений и теней положений, каким-то образом выражающих его сущность, -- и этот мучительный колдуновский фон, на котором развертывалось действие первого попавшегося сна, был куда хуже прямых сноявлений Колдунова, каким он запомнился, -- грубым, мускулистым гимназистом, с коротко остриженной головой и крупными чертами неприятно пригожего лица: их правильность портили слишком близко посаженные глаза, снабжённые тяжёлыми замшевыми веками, -- недаром его прозвали крокодил, -- в самом деле, было нечто мутно-глинисто-нильское в этом медлительном взгляде.
Besides these down-to-earth dreams there were also romantic, even decadent ones – devoid, that is, of Koldunov’s obvious presence but coded by him, saturated with his oppressive spirit or filled with rumors about him, with situations and shadows of situations somehow expressing his essence. And this excruciating Koldunvian decor, against which the action of a chance dream would develop, was far worse than the straightforward dream visitations of Koldunov as Lik remembered him – a coarse, muscular high school boy, with cropped hair and a disagreeably handsome face. The regularity of his strong features was spoiled by eyes that were set too close together and equipped with heavy, leathery lids (no wonder they had dubbed him “The Crocodile,” for indeed there was a certain turbid muddy-Nile quality in his glance).
In the closing lines of the first poem of his Parodii na russkikh simvolistov (“The Parodies on Russian Symbolist Poets,” 1895) V. Solovyov, the author of Koldun-kamen’ (“The Stone Sorcerer,” 1894) and Nil’skaya del’ta (“The Nile Delta,” 1898), mentions shershavo-dekadentnye virshi (rough decadent verses) that make one who listens to them sick:
Горизонты вертикальные
В шоколадных небесах,
Как мечты полузеркальные
В лавровишневых лесах.
Призрак льдины огнедышащей
В ярком сумраке погас,
И стоит меня не слышащий
Гиацинтовый Пегас.
Мандрагоры имманентные
Зашуршали в камышах,
А шершаво-декадентные
Вирши в вянущих ушах.
In the third (and last) poem of “The Parodies on Russian Symbolist Poets” V. Solovyov mentions, among other incredible creatures, “your destiny’s crocodile:”
На небесах горят паникадила,
А снизу - тьма.
Ходила ты к нему иль не ходила?
Скажи сама!
Но не дразни гиену подозрения,
Мышей тоски!
Не то смотри, как леопарды мщенья
Острят клыки!
И не зови сову благоразумья
Ты в эту ночь!
Ослы терпенья и слоны раздумья
Бежали прочь.
Своей судьбы родила крокодила
Ты здесь сама.
Пусть в небесах горят паникадила,
В могиле - тьма.
…You gave birth to your destiny’s crocodile
Here yourself.
The chandeliers may shine in heavens,
In the grave is darkness.
Incidentally, in her memoir novel Sumasshedshiy korabl’ (“The Mad Ship,” 1930) Olga Forsh mentions the poet’s (read: Gumilyov’s) face with the eyes of a Nile crocodile. Gumilyov is the author of Mik (1914). The action in it takes place in Africa. Menelik (Negus of Ethiopia) and crocodile Azo are mentioned in the poem.
Alexey Sklyarenko