At Antonina Pavlovna's birthday party the famous writer
criticizes the cognac he is offerred:
Писатель. За ваше здоровье, милая. А
коньяк-то у вас того, неважнец. (Act Two)
He does not recommend it to another guest, the
reporter from Solntse ("The Sun"):
Куприков. Из этого я заключил, что он замышляет
недоброе дело, а потому обращаюсь снова к вам, Любовь Ивановна, и к тебе,
дорогой Алёша, при свидетелях, с убедительной просьбой принять максимальные
предосторожности.
Трощейкин. Да! Но какие, какие?
Писатель. "Зад, -- как сказал бы Шекспир, -- зад из зык
вещан". (Репортёру.) А что вы имеете сказать, солнце
моё?
Репортёр. Хотелось задать несколько вопросов мадам
Трощейкиной. Можно?
Любовь. Выпейте лучше стакан чаю. Или рюмку
коньяку?
Репортёр. Покорнейше благодарю. Я хотел вас спросить, так, в
общих чертах, что вы перечувствовали, когда узнали?
Писатель. Бесполезно,
дорогой, бесполезно. Она вам ничегошеньки не ответит. Молчит и
жжёт. Признаться, я до дрожи люблю таких женщин. Что же касается этого
коньяка... словом, не советую. (ibid.)
In his poem Unvollkommenheit ("Imperfection")
Heinrich Heine says that even the best wine tastes of the barrel
and mentions black spots in the sun:
Der beste Aepfelwein schmeckt nach der
Tonne, Und schwarze Flecken sieht man in der Sonne.
The best apple wine tastes of the barrel,
and one can see black spots in the sun.
As he speaks to Troshcheykin, the famous writer "quotes"
Shakespeare: "Zad, as Shakespeare would have said, zad iz zyk
veshchan." In his Unvollkommenheit Heine mentions
Lucrece (the heroine of Shakespeare's poem The Rape of
Lucrece):
Hätte Lucretia sich nicht erstochen, Sie wär’
vielleicht gekommen in die Wochen.
Had Lucrece not stabbed herself,
perhaps she would have become pregnant.
In The Waltz Invention one of the reporters has a
pregnant wife:
Репортёр Граб (выползает из-под
письменного стола). Ничего, ничего, -- я случайно сюда
попал, воспользовавшись суматохой. Итак -- позвольте вас спросить: по
некоторым вашим словам я заключаю, что министерство каким-то образом
причастно к этой национальной катастрофе... Министр. Я вас сейчас
застрелю! Репортёр, ...или, во всяком случае, догадывается о её
причине. Если б вы согласились разъяснить... На звонок вбегают Бриг,
Брег, Герб. Министр. Уберите его, заприте где-нибудь! Постойте, --
поищите, нет ли ещё под мебелью. Находят ещё одного. Второй
репортёр Гроб (к первому). Стыдно! Если сам попался, нечего было
доносить. Первый репортёр. Клянусь, что не я! Второй репортёр. Ничего,
ничего... Наломаю тебе рёбра. Их волокут вон. Первый репортёр
(на волочке). Господин министр, распорядитесь, чтоб меня посадили
отдельно, у меня семья, дети, жена в интересном... (Act One)
In Russian zad ("that" in the famous writer's
pronunciation) means "buttocks, hind quarters." In his Unvollkommenheit
Heine mentions the marble buttocks of Canova's Venus:
Die bravste, klügste
Kuh kein Spanisch weiß, Wie Maßmann kein Latein – Der
Marmorsteiß
der Venus von Canova ist zu glatte, Wie Maßmanns
Nase viel zu ärschig platte.
Maßmann's much too ärschig platte nose brings to mind
Arshinski, Barbashin's assistant in The Event.
I suspect that, like Shakespeare's Lucrece, Troshcheykin's wife
Lyubov' stabs herself and, in the "sleep of death," dreams of
Barbashin disguised as Waltz (the main character in The Waltz
Invention). As he speaks to Waltz, the Colonel says: "And what I have
here, in my breast, is no one's concern:"
Полковник. Мне кажется, что я службу свою исполняю.
Большего от меня требовать сам господь бог не может. А что у меня тут, в
груди, -- это никого не касается. Вальс. Тем более что это у вас не грудь, а
живот... Нет, не могу сегодня больше работать, -- вот не могу...
Тяжёлая голова... (Act Three)
Waltz remarks that the Colonel points at his belly, not
breast. Heine's Unvollkommenheit ends in the lines:
Du schaust mich an – du fragst mich was dir
fehle? Ein Busen, und im Busen eine Seele.