A system
of bells that Eric may have thought up all by himself (it was really as old as
the bautta and the vyshibala) prevented visitors from running
into each other on the premises, so that no matter how many noblemen were
waiting or wenching in any part of the floramor, each felt he was the only cock
in the coop, because the bouncer, a silent and courteous person resembling a
Manhattan shopwalker, did not count, of course: you sometimes saw him when a
hitch occurred in connection with your credentials or credit but he was seldom
obliged to apply vulgar force or call in an assistant. (Ada,
2.3)
Eric Veen's floramors are palatial brothels built by Eric's
grandfather, the architect David van Veen. Among buildings that Leonardo da Vinci designed for Lodovico
Sforza, the duke of Milan, was a brothel (maison de tolérance).
Its rooms, doors and passages were arranged in such a way that
visitors did not have to be afraid of meeting each other: Леонардо вынужден был объяснить и этот рисунок, оказавшийся
планом дома терпимости. Отдельные комнаты, двери и ходы расположены были так,
что посетители могли рассчитывать на тайну, не опасаясь встречи друг с другом.
(Merezhkovski, "The Resurrection of Gods. Leonardo da
Vinci," Book Three "The Poisonous Fruits," chapter V)
The candidates for every floramor were to
be selected by a Committee of Club Members who would take into consideration the
annual accumulation of impressions and desiderata, jotted down by the guests in
a special Shell Pink Book. (2.3)
He [David van Veen]
began with rural England and coastal America, and was engaged in a Robert
Adam-like composition (cruelly referred to by local wags as the Madam-I'm-Adam
House), not far from Newport, Rodos Island, in a somewhat senile style, with
marble columns dredged from classical seas and still encrusted with Etruscan
oyster shells - when he died from a stroke while helping to prop up a propylon.
(ibid.)
In a scholarly tournament at the court of Moro (Lodovico
Sforza's nickname) Leonardo speaks about shells:
То есть, я хочу сказать... мне кажется... ну,
словом - я буду говорить о раковинах.
Он стал рассказывать об окаменелых
морских животных, отпечатках водорослей и кораллов, находимых в пещерах в горах,
вдали от моря, - свидетелях того, как с незапамятной древности лицо земли
изменялось - там, где ныне суша и горы, было дно океана. Вода, двигатель природы
- её возница - создаёт и разрушает горы. Приближаясь к средине морей, берега
растут, и внутренние, средиземные моря постепенно обнажают дно, оставляя лишь
русло единой реки, впадающей в океан. Так По, высушив Ломбардию, впоследствии
сделает то же со всей Адриатикой. Нил, превратив Средиземное море в песчаные
холмы И равнины, подобные Египту и Ливии, будет впадать в океан за Гибралтаром.
- Я уверен, - заключил
Леонардо, - что исследование окаменелых животных и растений, которым доныне
ученые пренебрегали, даст начало новой науке о земле, об её прошлом и будущем.
("The Resurrection of Gods," Book Nine "The Twins", chapter
VI)
Eccentricity is the greatest grief's greatest
remedy. The boy's grandfather [David van
Veen] set at once to render in brick and stone, concrete and marble,
flesh and fun, Eric's fantasy. He resolved to be the first sampler of the first
houri he would hire for his last house, and to live until then in laborious
abstinence. (2.3)
It took Michelangelo, Leonardo's rival in the art of
sculpture who worked day and night with incredible speed, only twenty five
months to complete his David (the marble statue placed in front of
the Palazzo Vecchio in Florence):
Выходя из Палаццо Веккьо, остановился Леонардо
на площади, перед Давидом Микеланджело. Здесь, у ворот Флорентийской ратуши, как
бы на страже, - стоял он, этот исполин из белого мрамора, выделяясь на
тёмном камне строгой и стройной башни...
В строительных складах флорентийского собора
Мария дель Фьоре лежала огромная глыба белого мрамора, испорченная неискусным
ваятелем: лучшие мастера отказывались от неё, полагая, что она уже ни на что не
годится.
Когда Леонардо приехал из Рима, её предложили
ему. Но пока, с обычною медлительностью, обдумывал он, вымеривал, высчитывал и
колебался, другой художник, на двадцать три года моложе его, Микеланджело
Буонарроти перехватил заказ и с неимоверною быстротою, работая не только днём,
но и ночью при огне, кончил своего Исполина в течение двадцати пяти месяцев.
("The Resurrection of Gods," Book Fourteen "Mona Lisa
Gioconda", chapter III)
To put it bluntly, the boy had sought to
solace his first sexual torments by imagining and detailing a project (derived
from reading too many erotic works found in a furnished house his grandfather
had bought near Vence from Count Tolstoy, a Russian or Pole): namely,
a chain of palatial brothels that his inheritance
would allow him to establish all over 'both hemispheres of our callipygian
globe.' (2.3)
A character in "Peter and Alexey" (the third part
of Merezhkovski's trilogy "Christ and Antichrist"), Pyotr Andreevich
Tolstoy (the forefather of all Counts Tolstoy) had a reputation of
the Russian Machiavelli (Niccolo Machiavelli, whose writings Tolstoy
translated to Russian, is a character in "The Resurrection of Gods," the second
part of Merezhkovski's trilogy). After he had managed to
bring home from Italy poor tsarevich Alexey, Tolstoy was made a Count by
Peter I. The tsar used to say that he would have
beheaded Tolstoy, if his head were not so
clever:
Недаром он изучал и переводил на русский язык «Николы
Макиавеля, мужа благородного флорентийского, Увещания Политические». Сам Толстой
слыл Макиавелем Российским. «Голова, голова, кабы не так умна ты была, давно б я
отрубить тебя велел!»– говорил о нём царь.
...Хуже всего было то, что он сам напросился на эту
поездку. «Должно знать свою планету», – говаривал он. И ему казалось, что
его планета есть поимка царевича, и что ею увенчает он всё своё служебное
поприще, получит андреевскую ленту и графство, сделается родоначальником нового
дома графов Толстых, о чём всю жизнь мечтал. ("Peter and
Alexey," Book Six "Tsarevich on the Run", chapter V)
Falconet's equestrian statue of Peter I in St. Petersburg is known as The
Bronze Horseman. On Antiterra (Earth's twin planet on which Ada is
set), Pushkin's poem Mednyi vsadnik (The Bronze Horseman, 1833) is
known as Headless Horseman (1.28)
Re callipygian globe: in "The Resurrection of
Gods" (Book Thirteen, chapter VII) the pope Alexander VI devides the globe in
two, like an apple, after blessing it with his crucifix in which the
emerald with Venus Callipyge is inset:
Папа сотворил молитву, благословил земную сферу тем самым
крестом, в который вставлен был изумруд с Венерой Каллипигою,
и, обмакнув кисточку в красные чернила, провел по Атлантическому океану от
северного полюса к южному великую миротворную черту: все острова и земли,
открытые или имевшие быть открытыми к востоку от этой черты, принадлежали
Испании, к западу - Португалии.
Так, одним движением руки разрезал он
шар земли пополам, как яблоко, и разделил его между
христианскими народами.
On the same
evening Leonardo attends the orgy in Vatican, watching it with
disgust:
В тот же день вечером, в своих покоях в
Ватикане, Чезаре давал его святейшеству и кардиналам пир, на котором
присутствовало пятьдесят прекраснейших римских "благородных блудниц" -
meretrices honestae.
После ужина закрыли окна ставнями, двери заперли, со
столов сняли огромные серебряные подсвечники и поставили их на пол. Чезаре, папа
и гости кидали жареные каштаны блудницам, и они подбирали их, ползая на
четвереньках, совершенно голые, между бесчисленным множеством восковых свечей:
дрались, смеялись, визжали, падали; скоро на полу, у ног его святейшества,
зашевелилась голая груда смуглых, белых и розовых тел в ярком, падавшем снизу,
блеске догоравших свечей.
Семидесятилетний папа забавлялся, как ребёнок,
бросал каштаны пригоршнями и хлопал в ладоши, называя кортиджан своими
"птичками-трясогузочками".
Но мало-помалу лицо его омрачилось точно такою же
тенью, как после полдника на рингиере Бельведера: он вспомнил, как в 1501 году,
в ночь кануна Всех Святых, любовался вместе с мадонной Лукрецией, возлюбленною
дочерью, этой же самою игрою с каштанами.
В заключение праздника гости
спустились в собственные покои его святейшества, в залу Господа и Божьей Матери.
Здесь устроено было любовное состязание между кортиджанами и сильнейшими из
романьольских телохранителей герцога; победителям раздавались награды.
Так
отпраздновали в Ватикане достопамятный день Римской церкви, ознаменованный двумя
великими событиями - разделением шара земного и учреждением духовной
цензуры.
According to Columbus, Earth had the form of a pear, rather
than apple. Pup zemli (the hub of the universe), an appendix of a the
pear-like globe, resembled the nipple of a woman's breast:
Место это выбрано было потому, что
именно здесь, как утверждал Колумб, находился "пуп земли", отросток грушевидного
глобуса, подобный сосцу женской груди - гора, достигающая лунной сферы небес, в
существовании коей убедился он по отклонению магнитной стрелки компаса во время
своего первого путешествия. (ibid.)
During the orgy
in Vatican, the pope, his son Cesare Borgia and their guests throw to the naked
whores roast chestnuts.
Van, in whom the pink-blooming chestnuts
of Chose always induced an amorous mood, decided to squander the sudden bounty
of time before his voyage to America on a twenty-four-hour course of treatment
at the most fashionable and efficient of all the Venus Villas in Europe...
Telling Kingsley to wait a moment under the oaks, Van donned his bautta
and went to investigate... Here a bedsheeted statue attempted to challenge Van
from its marble pedestal but slipped and landed on its back in the bracken.
Ignoring the sprawling god, Van returned to the still-throbbing
jolls-joyce. (3.4)
Alexey Sklyarenko