Если бы мне поручили спроектировать памятник

писателю и поэту, а также профессору

жалости и красоты,

Нобелевскому нелауреату

Набокову Владимиру Владимировичу –

которого, впрочем, звали по отчеству

лишь в его молодые годы, -

то на этом памятнике

не было бы ни имени, ни дат, -

я изобразил бы сидящего

худощавого молодого человека в легком свитере

и летних брюках; склонившегося

с вечной ручкой

над гранитной доской, лежащей

у него на коленях,

над листом каррарской бумаги,

лежащей на ней.

Приближаясь к памятнику, прохожий внезапно бы останавливался,

не веря своим глазам. Оборачивался

в поисках экскурсовода

или таблички, предупреждающей

о выставке авангарда, –

или съемочной группы, хихикающей в кустах.

Затем, забывая о своем гамбургере

Или вниз опуская венчиками

Васильки - если это прохожая,

делал последний шаг и убеждался бы,

что пишущий сидит на толчке.

Он сидит на толчке – на очке, не бачке,

В брюках и свитере, молод, не стар,

Навеки в мгновении, как в сачке,

Когда он писал “Дар”.

Поэт на толчке - не оксюморон,

Не грубый вызов толпе,

Склоненной главою вознесся он

Выше ангела на столпе.

По каррарской странице струится тень

От березы и вверх по руке.

Ворон картавит, и длится день.

                          Он пишет “Дар” на толчке.